Сочинение на вольную тему

Было ясное июльское предвечерье, когда на небольшой двухпутной станции притормозил свой тяжелый многотонный бег воинский эшелон и из приоткрытых дверей первого пульмановского вагона на влажный песок — незадолго до этого здесь прошел дождик — полетели один за другим два солдатских вещмешка, а вслед за ними соскочил, пропахав сапогами размокший грунт, высокий, сутуловатый солдат.

Из окна паровоза за всем этим наблюдал машинист. Он видел, как солдат, соскочив, встал на ноги и повернул голову в сторону паровоза. Машинист помахал ему рукой. Тот широко улыбнулся, вскинул вверх сжатую в кулак правую руку — салют!

Поезд пошел дальше набирать потерянный разбег. Мимо солдата с тяжелым стоном проплывали платформы с танками, орудиями, теплушки, в раскрытых дверях которых стояли солдаты и что-то кричали тому, на земле. Он смотрел на них с виноватой улыбкой, смотрел и тогда, когда хвост состава скрылся за сумрачной кромкой леса.

Эшелон спешил на восток, туда, где еще шла война. А война шла с Японией. Солдат же прибыл домой.

Он стащил вместе оба вещмешка, достал из кармана трубку, набил махоркой, попытался раскурить ее от трофейной зажигалки, но слабый огонек тянулся вверх, махорка никак не разгоралась, и солдат не выдержал — задул пламя и достал из кармана спички. Раскурил трубку, затянулся и решил оглядеться.

Самой станции и было всего-то лишь бревенчатый дом на высоком, в пояс человека, каменном фундаменте по одну сторону путей и водокачка из красного кирпича — по другую. В этот предзакатный час омытые дождиком рельсы блестели, местами вспыхивая искрами. Дальше за станционным зданием, у самого леса, под дубами, стояли еще две хаты.

«Вопщетки, уцелели, выжили», — удивился солдат, поворачивая голову и обводя взглядом другую сторону железной дороги: за лощиной, заросшей ольховником, черемухой и лозняком, должна была находиться деревня. Она и была там: сквозь гривы кустов на взгорке просматривалась цепочка хат.

«И ты выжила!» — обрадовался солдат, взялся за лямку вещмешка, намереваясь закинуть его за спину, и тут увидел: из здания станции вышел человек в форме железнодорожника и направился к нему. Человек приближался, и спокойное безразличие на его лице сменилось сперва удивлением, а затем открытой радостью. Последний десяток метров он не шел, а бежал, припадая на правую ногу.

Солдат тоже узнал железнодорожника и не захотел дожидаться его на месте, бросился навстречу. Это был Андрей Цукора.

Он долгое время противился перебираться со своего насиженного хутора над ставком, однако Вержбалович начал настаивать, и он снялся с места, переехал. Однако не в Липницу, а сюда, ближе к станции, заново отстроился. Обживаясь здесь, и ногу покалечил. Залез на высоченную ель нарубить сучьев на заплот и, можно сказать, оголил ее доверху — оставалось каких-нибудь суков пять — и тут не рассчитал удара: топор срикошетил и вонзился в колено.

— Игнат?! Браток! Живой? — закричал Андрей, раскинув руки, обхватил и сжал солдата в объятиях.

— Живой, Андрей, живой! И ты, вопщетки, тоже… — растроганно говорил Игнат, похлопывая свата по худым плечам.

— Приехал?

— Ага. Приехал.

— Насовсем?

— Кажись, насовсем.

— Аж не верится…

— А ты думал: уже все, пропал курилка?

— Не хотел думать, да сам знаешь, какое время. А ты как ушел, так и пропал.

— Вопщетки, ты правду сказал: сколько было всякого-разного! Признаться, и я не планировал, куда война завернула. Вышли мы с Тимохом к его шурину, сошлись с партизанами. А потом сложилось так, что образовались витебские ворота, можно было пройти через линию фронта и назад, мы и перекинулись туда. А оттуда почтальона не пошлешь: передай привет от Игната. Вот там меня снаряд и перевернул с ног на голову. И мысли не было, что жив буду: и осколки, и контузия. Но доктора подключили медицину, подправили, и я пошел воевать дальше. Скажи, как там мои?

— Живы, здоровы… сам увидишь. А ты молодцом во, вернулся, — заспешил говорить Андрей, но Игнат не почуял в его поспешности ничего подозрительного, стоял растянув в улыбке рот, похоже, он и сам все еще не понимал до конца, какое выпало ему счастье — вернуться домой. — Так зайдем ко мне, — Андрей взялся за лямку вещмешка, потянул к себе: мешок оказался не настолько легок, чтобы так просто закинуть за плечо. Пошутил: — У тебя тут золото, не иначе.

— Оно и не золото, а не дешевле. Собирая в дорогу, хлопцы подобрали слесарный инструмент и все такое прочее, тут сгодится.

— Еще бы не сгодилось. Сейчас иголка в доме — все равно что когда-то пила или топор для лесоруба. А уж такое, да по специальности…

Игнат подхватил второй вещмешок, и они пошли.

По толстому бревну, служившему балкой разобранного в начале войны моста, перебрались через ручей. По правую руку непролазно росли крушина и ивняк, по левую, несколько отступив от дороги, темнел ельник. Изрезанная колесами песчаная дорога поднималась в гору. На ней и остановил их неожиданный голос кукушки. Он послышался совсем близко, как будто из дубовой бочки.

Ку-ку! Ку-ку-ку! Ку-ку-ку!..

Кукушка словно бы удалялась, но голос ее был все такой же густой и отчетливый.