Сочинение на вольную тему

— Между прочим, — продолжал Игнат Степанович, — речка и у нас глубокая: ежели попытаться достать дно в Гнилой яме, так и не достанешь. Да и берег там песчаный, и песок мучнистый, хоть в стеклянный перевертыш, которым в больнице время измеряют, насыпай, — чем тебе не пляж. А погода как раз такая, что хватай да хватай сено, да ежели раздеться до пояса или больше — кто там будет подсматривать? — то можно такой загар нагулять, что негры завидовать будут. Вон я три дня просидел на крыше, перекрывая коровник, — так закоптился, что жена керосином хотела отмывать, думала, в коломазь где-то вляпался.

Долго тогда смеялись в клубе, хотя Игнат Степанович говорил серьезно, и стал серьезен — аж позеленел — Микита. И сам Заборский слушал внимательно, потом выдал:

— Правильно говорит наш заведующий мельницей, надо всех мужчин кинуть на косьбу, и женщин им на подмогу — сушить, грести, стоговать. А там и правда, может, попросить в районе путевку и отправить его в дом отдыха. Работник он честный, трудолюбивый, можно сказать, передовой.

«Его» — это значит самого Игната Степановича.

Говорит так председатель и посматривает на главного бухгалтера: что тот скажет.

— А почему бы и нет, Семен Мартинович, попросим путевку, и, я думаю, нас уважат, особенно если вы сами сделаете звонок, — отвечает тот, смекнув, куда клонит председатель.

Но Игнат Степанович не к этому речь вел. Снова встал:

— Я говорю тут не за себя, нет у меня времени разъезжать по домам отдыха, работа не хочет стоять, вон и косить надо помочь. А чтоб не пропала путевка, которую выписал себе Микита, пока будем косить и стоговать, — отдать ее Костику Санько. Человек колхозу очень нужный, столько лет при наковальне стоит, а во прицепилась хвороба и не хочет отпускать. В больнице немного подлечили, а нехай бы еще и у моря погрелся. Микробы — твари капризные, но если и им которым хорошо припечь под хвост… Говорят, они не любят солнца и моря. Надо помочь мужику, а свое он всегда отдаст. Потому что надо думать о здоровье всех, а не только того, кто умеет ставить печатку на путевках.

— Правильно, надо мужика ставить на ноги… — послышались голоса.

Тогда и Заборский сказал:

— Что ж тут будем базар разводить? Отдадим путевку Санько, пускай набирается силы: его работу и правда никто за него не сделает.

Микита так зыркнул на Игната — хоть возьми да откупись. А что там откупаться… Не успеют человеку кресло подставить, а он уже готов, присвоил себе, приковал себя к нему, и неизвестно, что важнее — он или кресло. И уже не мыслит себя без него, готов и за хлев с ним бегать.

За столом втихомолку, пряча глаза в бумаги, усмехался еще один человек — его Заборский тоже слушался, может, даже побаивался. Это был главный агроном, вернее, агрономша. Сама-то она редко перечила председателю, но уж коли что ей вздумается, — никто не переломит. Раза два сцепились они с председателем, тот начал кричать на нее, да она так осадила его, что Заборскому и сказать было нечего:

— Вы, Семен Мартинович, можете на свою женку покрикивать, когда того хочется, только не на меня.

Она ковырнула в самое больное. Беда в том, что и на жену свою председатель не мог накричать: она вместе со взрослыми дочками жила в шестидесяти километрах, в Бобруйске, сторожила собственный новый дом, а он, присланный в колхоз, был здесь ни зять ни примак, а с агрономшей ему надо было встречаться каждый день. Да не просто встречаться, но и решать, где что сеять, когда убирать и все такое прочее. Потом они поладили, и Заборский без нее уже и не выезжал по колхозу. Видели их вместе и в поле, и на лугу, и около леса — всяко поговаривали, однако Игнат Степанович сомневался в том. Хоть бабенка она незамужняя, справная, шустрая, но строгая и с дипломом.

Всем бы тогда хорошенько поразмыслить — то не следовало перетаскивать мельницу в Клубчу, тем более что в Липнице она стояла на взгорке, между тремя поселками, и электролиния проходила невдалеке. Но так заманулось председателю: пусть стоит на центральной усадьбе, все равно ведь сюда запланировано перетянуть все малые поселки, как неперспективные. И агрономша приняла его сторону: «Что ни говорите, основные фермы здесь, ближе будет возить муку».

И тогда Игнат Степанович слегка засомневался в ней, хотя и отца ее знал когда-то. Добрый был пчеловод, колод двадцать держал в лесу, партизан подлечивал, но конца войны не дождался: нашли неживого, с простреленной головой, возле одной из колод. Колода стояла близ дороги, и стрелял кто-то прямо в затылок, с небольшого расстояния: даже волосы опалило. Не иначе — полицейских работа.

— А как же с теми фермами, что в Липнице: там ведь тоже и коровник, и телятник, ни много ни мало — сто голов? — поинтересовался Игнат Степанович.

— Со временем и фермы сюда перекинем, — сказал Заборский. Сказал, как отрубил, для него все было ясно.

— И трамвай, может, пустите? — вновь не удержался Игнат Степанович.

— Какой трамвай? — не понял председатель.

— А чтоб доярок да телятниц возить сюда из Липницы. Своих тут вряд ли наберете.