Ночью,Когда за дневной сутолочьюВсюду видишь воочьюВолчьи морды,Покидает свои оболочьяДух, истерзанный в клочья,Но гордый.И взлетает к холодной круче,Где дряхлый, древний, но могучийТот, кто знает, что хуже, что лучше,Спит, завернувшись в тучи.И спросонья бросает к низуДождь, и снег, и жару, и бизу,Иногда — желанную визуПролетарию и маркизуИ всякую прочую материю,А русским еще — эс-эс-ерию…И стоит дух на тоненьких ножках,Божьим храпом испуган немножко,Хочет хлеба небесного крошку,Да подходит архангел к окошку(И на небе есть окна, ворота…),Бородатый бормочет что-то…«Хоть моли до седьмого пота,Коль на то у тебя есть охота,Ничего не получишь. У небаМеньше, чем на земле даже, хлеба.Проходи по добру, по здорову,Подои-ка земную корову,А у нас тут строгоНе буди Бога…»Ой, как стало тут тошненько духу,Словно съел он зеленую муху,Ведь какую поймал оплеуху…Своему не поверил он слуху…Повернулся обиженно, гордоОт небесного жадного лордаИ ночью,Когда за дневной сутолочьюВсюду видишь воочьюВолчьи морды,Вернулся истерзанный в клочьяДух, несчастный, но гордый,В свои оболочья.К земному пределуВ человечье тело…
[167]Когда пройдут бессмысленные дниЗемной опустошающей печали,Я с миром распрощаюсь нежно иЛадья любви от берега отчалит…Сквозь лоно вод задумчивое дноУвижу я и вдруг глаза закроюИ буду петь в тиши и мраке, ноВоспоминанья будут плыть за мною.О прошлом взмоет сонная волна,О лике жизни, о преступной брани,И тень моя взойдет над миром, аДуша к иному берегу пристанет.
«Что кии в Токио в загоне…»
[168]Что кии в Токио в загоне,Грущу об этом также не…— Дианы рог на небосклонеЗовет меня в иной войне.Пусть европейские народыИ азиатские шумят —Ведь кислым молоком свободыНе мало вскормлено телят.А я, как вкусную окрошку,Люблю многоцветистый мир,Влюблен в печеную картошкуИ уважаю рыбий жир.А впрочем, все на эту темуВеков известно испокон.Кончаю длинную поэму,Прощай, Гаврила. Я уж сонн.