Сочинения

Событий за это время у нас было немало. Летом приехала Адюлечка с Давидом и детками (Имочке уже 5 с половиной лет, Сильвочке 3 с половиной), пробыли почти 3 месяца, детки — прелесть, в 2 счета залопотали по-франц<узски> и в один счет вверх дном перевернули весь Coeur de Vey… [374]

Потом они уехали, и 27 ноября (в день смерти М. А… [375]) Адюлечка произвела на свет новое существо: девочку Зореньку (по ивриту: Zohar’a, т. е. splendeur, lumiere, aureole, Aurore [376], а второе имя — Naveh = оазис!) [377]. За 2 недели до родов она устроила выставку в Тель-Авиве, прошедшую с большим успехом, отзывы прессы были чудесные. Молодец — девочка!

Затем были события тяжелые — сильно болен был 3 месяца Мих<аил> Матв<еевич> [378]— нечто вроде мальтийской лихорадки, насилу его вытащили, он очень еще слаб. Жена Кивелиовича [379]скончалась, и он очень потрясен и ходит, бедный, к<а>к потерянный. Каффи [380]сделана была вторая операция катаракты, и он до сих пор еще плохо видит и, вообще, к<а>к дитя… О болезни Иванова [381]ты знаешь — увы, надежды мало, но он чудом держится и не пропускает собраний. Кровопусков [382]сломал ногу (уже срослась). Сашенька Позняк [383]был сильно болен (в Апреле), слава Богу — оправился и сейчас молодцом. Абрамушка [384]— вялый и хилый, все кашляет и возится с термометром. Насилу его уговорили уехать в Vence (А. М), Hotel Nouvel. Там ему хорошо.

Ну, хватит, кажется… У нас, слава Богу, все хорошо, мамочка молодеет и все прелестней делается, она бабушка и предмет обожания русск<ой> колонии. Флорочка все та же, работает, обо всех заботится, о себе не думает. И я тоже без перемены (только на один зуб меньше), волосы не выросли, мудрости не прибавилось (годов же — да!). 14 Янв<аря> мой доклад «о Прекр<асной>Даме» (и об ее морщинках…) [385]Я еще не готов, ничего не написал, хотя думаю об этом уже 3 года — и сижу в тихом ужасе в cafe, куда пошел, чтобы попробовать начать, а вместо этого — письмо тебе…Вот тебе и все о нас.

А теперь засыпаю тебя вопросами, на которые ответ будет месяцев через 6: о тебе, обо всех вас, о Михаиле Генриховиче [386], о твоих стихах…

Присылаю тебе мою «Элегию». Она написана 4 месяца тому назад, но еще волнует меня. Только 3-я строфа с конца («И за руку…») не нравится мне, кажется, надо выбросить [387].

Будь здоров, Вадимушка родной, крепко и нежно тебя и всех твоих дорогих мы трое целуем и помним.

Твой Сема.

Элегия

Как мало мне отпущено годов,
Чтобы нести назначенное бремя,
А я живу — или в тумане слов,
Или преступно убиваю время…

Как будто бесконечна жизни нить —

Не думаю и не желаю мерить…
Как будто можно жить и не любить
И не творить и ни во что не верить…

Убийца дней, назначенных Творцом!

Мне дан был дом — не мной он был построен…
— В покоях светлых я брожу, к<а>к гном,
Высокого заданья не достоин.

Мне дан был дар. Я хладною золой

Покрыл его и растоптал ногами.
Мне дан был жар. Но вот — холодный, злой
И темный я живу под небесами.

И за руку, к<а>к мачеха дитя,

Ведет меня отчаянье слепое
В глухую ночь, где тайна бытия,
Быть может, не раскроется пред мною…

О, вырваться! О, если бы хоть раз

Вздохнуть свободно, широко и свято,
О, если бы в благословенный час
Хоть раз улыбкой осчастливить брата…

И, Божий Дух почуя в мире вновь,

Сорваться ввысь и с синим небом слиться —
Как легкий дым, к<а>к память про любовь,
Как то, что может только сниться…

Paris, le 5/II 1954

Родной мой Вадимушка,