Сочинения

В другой раз, около того же времени, я иду с ним по Невской набережной. “Чей это великолепный дом?” - спрашивает меня, проходя мимо дома принцессы Барятинской-Гольстейн-Бек. Я сказываю. “Да она в Италии, кто же теперь занимает его?” - “Иван Петрович Осокин”. - “Осокин! - подхватил он, - зайдем, зайдем к нему!..” - и с этим словом, не ожидая моего согласия, поворотил на двор и уже всходит на лестницу. Мне легко было за ним следовать, потому что я давно был знаком с Осокиным. Хозяин изумился, оторопел, увидя у себя нового вельможу, с которым уже несколько лет нигде не встречался. Державин бросается целовать его, напоминает ему об их молодости, об старинном знакомстве. Хозяин же с почтительным молчанием или с короткими ответами кланяется и подносит нам кубки шампанского. Через полчаса мы с ним расстались, и вот развязка внезапного нашего посещения.

Отец Осокина, из купеческого сословия, имел суконную фабрику в Казани: сын его по каким-то домашним делам проживал в Петербурге; по склонности своей к чтению книг на русском языке, он познакомился с именитыми того времени словесниками: с пиитою и филологом Тредиаковским, с Кириаком Кондратовичем и их учениками. Он заводил для них пирушки, приглашая всякий раз и земляка своего Державина, который тогда был гвардии капралом. Кондратович привозил иногда и дочь свою. Она восхищала хозяина и гостей игрою на гуслях и была душою беседы. Молодой Осокин (Иван Петрович) и сам стихотворствовал. Я читал его пастушескую песню, отысканную добрым Державиным в своих бумагах.

Поэт на обратном пути, рассказывая мне об этом старинном своем знакомстве, не позабыл прибавить, что Осокин тогда помогал ему в нуждах и нередко ссужал его деньгами. Почитатели Державина! я не в силах был говорить вам об его гении: по крайней мере, в двух или трех чертах показал его сердце.

[Image032]

В. И. Панаев

ВОСПОМИНАНИЯ

Приступая к рассказу о знакомстве моем с знаменитым нашим поэтом, прежде всего с некоторою, думаю, позволительною гордостью, должен я сказать, что Гавриил Романович причитался мне по матери моей, урожденной Страховой, внучатным дедом. Родной брат ее, а мой дядя, следственно племянник Державина, часто упоминаемый Александр Васильевич Страхов, живший в последние годы царствования императрицы Екатерины и в первые - императора Павла - в Петербурге, был почти ежедневным посетителем Державина, пользовался особенным его расположением, делил с ним и радостные и горькие его минуты, а последних, как видно из записок Гавриила Романовича, было в ту пору у него немало. Поселясь впоследствии в казанском своем имении, дядя мой любил, бывало, особливо за ужином, завести речь о Державине, о высоком его таланте, благородных качествах, стойкости за правду, смелости при докладах по делам государственным. Хотя ужины эти продолжались по большей части за полночь, но дядя мой говорил о любимом своем предмете с таким одушевлением, что я, несмотря на детский мой возраст, не только не дремал. - слушал его рассказ с жадностью, и мало-помалу усвоил себе понятие о Державине, о его личности, даже о его доме и некоторых, более оригинальных в нем комнатах. Хотя дядя мой вовсе не занимался литературою, но любил читать вслух стихотворения Гавриила Романовича, помещенные в первой части его сочинений, изданной в 1798 году, экземпляр которой подарил ему автор с следующею собствен-норучною надписью: “Любезному племяннику Александру Васильевичу Страхову в знак дружбы. - Гаврила Державин”. Старшие братья мои, а вслед за ними и я, не только читали их и перечитывали, но и выучили наизусть. Кстати рассказать здесь об одном случае, доказывающем, как чтилось дядею нашим имя Державина. Мы сидели за обедом. Это было уже в городе пред поступлением моим в гимназию. Докладывают, что почтальон привез с почты какую-то посылку. Приказано позвать его в столовую. Почтальон подает письмо и небольшую посылочку в форме книги. Дядя распечатывает письмо и с восторгом вскрикивает: от Гавриила Романовича! Державин уведомлял его о назначении своем в министры юстиции, звал в Петербург, надеясь быть ему полезным в Тяжебных делах его, а в заключение препровождал к нему хемницеровы басни, издание которых года за четыре перед тем приняли на себя Державин и Оленин, и на которые дядя мой подписался тогда у Державина. Не одна радость, а какое-то счастие разливалось по благородному лицу дяди, когда он читал письмо; но все присутствующие были поражены, когда он изумленному почтальону подал, - как бы вы думали ? - беленькую пятидесятирублевую ассигнацию. Пятьдесят рублей в то время, в 1802 году, за письмо! Видно, что оно было драгоценно.