Сочинения

Затем следовали еще четыре мелко исписанных страницы, где Калист пояснял угрозу, заключавшуюся в этих последних словах, и рассказывал про свою жизнь, про детство; он чаще всего прибегал к восклицаниям и щедро рассыпал многоточие, принятое современной литературой в неудобных пассажах; благодаря этим мостикам, воображение читателя легко шагает через пропасть. Было бы излишним повторять его наивное повествование; если оно не тронуло г-жу де Рошефильд, то едва ли заинтересует любителей сильных ощущений. Но мать разразилась слезами и спросила сына:

– Значит, ты не был счастлив?

Эта печальная поэма чувства, как ураган, ворвавшегося в сердце Калиста и увлекающего за собой душу другого существа, ошеломили баронессу: она в первый раз в жизни прочла любовное письмо. Калист был, в полном недоумении, как переслать письмо. В зале еще сидел шевалье дю Хальга и еще шла последняя оживленная партия в мушку. Шарлотта де Кергаруэт, в отчаянии от равнодушия Калиста, старалась понравиться старикам и через них упрочить надежду на брак. Калист последовал за матерью и явился в залу с письмом, жегшим его сердце, он волновался, ходил взад и вперед, точно нечаянно влетевшая в комнату бабочка. Наконец, мать со сыном увлекли шевалье дю Хальга в большую залу и отослали оттуда маленького слугу мадемуазель де Пен-Холь и Мариотту.

– Что им нужно от шевалье? – спросила старая Зефирина у старой Пен-Холь.

– Калист имеет вид сумасшедшего, – отвечала она. – Он так же мало оказывает внимания Шарлотте, как работнице.

Баронесса сообразила, что в 1780 г. шевалье дю Хальга плавал в водах сердечных дел, и сказала Калисту спросить его совета.

– Как лучше всего тайно передать любимой женщине письмо? – спросил Калист шевалье на ухо.

– Надо письмо вложить в руку горничной и прибавить к нему несколько золотых, потому что рано или поздно горничная будет посвящена в тайну, так лучше заручиться ею сейчас же, – отвечал шевалье, на лице которого показалась улыбка, – но лучше всего передать письмо самому.

– Золотых! – воскликнула баронесса.

Калист вернулся, взял шляпу и побежал в Туш, где явился, точно призрак, в маленькую гостиную, откуда слышались голоса Беатрисы и Камиль. Обе сидели на диване и, по-видимому, в совершенно мирном настроении. Калист с сообразительностью, которую иногда дает любовь, очень развязно бросился на диван подле маркизы, взял руку ее и вложил в нее письмо, так что Фелиситэ, внимательно следившая за ним, не успела ничего заметить. Сердце Калиста затрепетало от острого и сладкого чувства, когда руку его пожала рука Беатрисы, спокойно продолжавшей разговор и нимало не смущенной: письмо она засунула за перчатку.

– Вы бросаетесь на женщин так же, как и на диваны, – смеясь, сказала она.

– А между тем, он не магометанской веры, – сказала Фелиситэ, не упустив случая сказать эпиграмму.

Калист встал, взял руку Камиль и поцеловал ее; затем подошел к роялю и провел пальцем по всем клавишам. Эта внезапная веселость очень заинтересовала Камиль, она подошла к нему.

– Что с вами? – спросила она его на ухо.

– Ничего, – отвечал он.

«Между ними что-то есть», сказала себе мадемуазель де Туш.

Маркиза оставалась непроницаемой. Камиль старалась разговорить Калиста, в надежде, что он выдаст себя, но он, под предлогом беспокойства матери, ушел из Туша к одиннадцати часам, сопровождаемый проницательным взглядом огненных глаз Камиль, которая впервые слышала от него эту фразу.

Калист провел беспокойную ночь, занятый одной Беатрисой и на другое утро раз двадцать бегал в Геранду за ответом; наконец, горничная маркизы пришла в замок дю Геник и передала Калисту ответ, который он отправился читать вглубь сада, в беседку.

Беатриса Калисту.