Читаем Сочинения полностью

Похожий феномен можно наблюдать с конца двенадцатого до начала четырнадцатого веков – в эру перехода от средневековой идеациональной системы к системе чувственной культуры. Это время стало свидетелем восхождения и развития инквизиции (см. указы Совета Вероны (1189) и папы Иннокентия в 1203 и 1215 гг.). Дальнейшие подтверждения этой тенденции появляются в законах о наказаниях в Советском Союзе в 1926 и 1930 гг., в законах Третьего Рейха в 1935 г. и фашистской Италии в 1930, отражающих убеждение законодателей тех лет в том, что склонности предполагаемого преступника можно подавить посредством причинения ему сильной физической боли.

Когда мы обращаемся к конкретной статистике наказаний, практически примененных в периоды перехода победившей группировкой той или иной стороны к своим поверженным оппонентам, значимость человеческой жестокости и грубости к своим собратьям, действительно, необыкновенна велика. Как мы уже убедились, великие переходные периоды от одного главного типа культуры и общества к другому доминирующему особенно богаты революциями и бунтами. Поэтому в их революциях отмечается экстраординарный рост грубости жестокости. Несколько статистических фактов проиллюстрируют это утверждение. Возьмем, например, высшую меру наказания, которая показательна. В России с 1881 по 1905 гг. годовое число смертных приговоров колебалось только между 9 и 18. Российское судебное законодательство предполагало вынесение высшей меры наказания лишь за некоторые политические преступления, такие, как покушение на царя или членов его семьи. Во время революции 1905–1907 гг. цифры подскочили до 547 в 1906 г.; 1139 в 1907; и 1340 в 1908; потом, после подавления революции, они упали до 717 в 1909 г.; 129 в 1910 и 73 в 1911. Аналогично во время Французской революции в 1789 г. суммарное число казней, осуществленных революционными судами, поднялось до 17 000, и жертв революционного террора – до 35 000 – 40 000. Этот рост, произошедший за пять лет, представлял собой пятикратное увеличение числа смертных приговоров, приводимых в исполнение в годы, предшествующие революции. Похожее усиление жестокости и рост числа смертных приговоров неизменно имеют место в периоды резких переходов. Так как в двадцатом столетии западная культура и общество вошли в переходный период, то можно было бы ожидать необычайный взрыв жестокости. Суммарное число жертв красного террора коммунистической революции в 1918–1922 гг., согласно консервативным оценкам, достигло минимум 600 000, т. е. более 100 000 в год. Сюда не включены жертвы гражданской войны, в том числе белого террора, и все косвенные жертвы самой революции. Так или иначе от пятнадцати до семнадцати миллионов человеческих жизней были принесены в жертву идолу революции. Существенна, хотя и в меньших масштабах, была также резня во время революций в 1918 и последующих годах в Венгрии, Германии, Австрии, Польше, Испании и других странах. Человеческая жизнь потеряла свою ценность, и ее попирают без угрызений совести или раскаяния. «Чистки» стали ежедневным или еженедельным событием; убийство – каждодневной рутиной.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Книга А. Н. Медушевского – первое системное осмысление коммунистического эксперимента в России с позиций его конституционно-правовых оснований – их возникновения в ходе революции 1917 г. и роспуска Учредительного собрания, стадий развития и упадка с крушением СССР. В центре внимания – логика советской политической системы – взаимосвязь ее правовых оснований, политических институтов, террора, форм массовой мобилизации. Опираясь на архивы всех советских конституционных комиссий, программные документы и анализ идеологических дискуссий, автор раскрывает природу номинального конституционализма, институциональные основы однопартийного режима, механизмы господства и принятия решений советской элитой. Автору удается радикально переосмыслить образ революции к ее столетнему юбилею, раскрыть преемственность российской политической системы дореволюционного, советского и постсоветского периодов и реконструировать эволюцию легитимирующей формулы власти.

Андрей Николаевич Медушевский

Обществознание, социология
История британской социальной антропологии
История британской социальной антропологии

В книге подвергнуты анализу теоретические истоки, формирование организационных оснований и развитие различных методологических направлений британской социальной антропологии, научной дисциплины, оказавшей значительное влияние на развитие мирового социально-гуманитарного познания. В ней прослеживаются мировоззренческие течения европейской интеллектуальной культуры XVIII – первой половины XIX в. (идеи М. Ж. Кондорсе, Ш.-Л. Монтескье, А. Фергюсона, О. Конта, Г. Спенсера и др.), ставшие предпосылкой новой науки. Исследуется научная деятельность основоположников британской социальной антропологии, стоящих на позиции эволюционизма, – Э. Б. Тайлора, У. Робертсона Смита, Г. Мейна, Дж. Дж. Фрэзера; диффузионизма – У. Риверса, Г. Элиота Смита, У. Перри; структурно-функционального подхода – Б. К. Малиновского, А. Р. Рэдклифф-Брауна, а также ученых, определивших теоретический облик британской социальной антропологии во второй половине XX в. – Э. Эванс-Причарда, Р. Ферса, М. Фортеса, М. Глакмена, Э. Лича, В. Тэрнера, М. Дуглас и др.Книга предназначена для преподавателей и студентов – этнологов, социологов, историков, культурологов, философов и др., а также для всех, кто интересуется развитием теоретической мысли в области познания общества, культуры и человека.

Алексей Алексеевич Никишенков

Обществознание, социология