Неделю спустя произошло превращение личинки в бабочку, с молодым, умным и красивым Эдуардом, графом Рюстиком де Ла Пальферин, героем книги, под заглавием «Принц богемы» (см. сцены из «Парижской жизни»). Это дает возможность не изображать его портрета и характера. До сих пор он жил бедно, покрывая свой дефицит дерзкими выходками наподобие Дантона; теперь же он уплатил долги; потом по совету Максима он приобрел низенькую каретку, был принят в жокей-клубы и клуб улицы Граммон и сделался необыкновенно изящным, наконец, он напечатал в «Journal des Debats» рассказ, доставивший ему в несколько дней такую славу, какой не достигают и настоящие писатели целыми годами труда и успеха. Все это эфемерное имеет наибольший успех в Париже. Натан, уверенный, что граф больше ничего не напечатает, так расхвалил милого и дерзкого юношу у Беатрисы, что она, заинтересованная рассказами поэта, выразила желание видеть у себя этого молодого «царька» повес хорошего тона.
– Он будет очень рад прийти сюда, он так влюблен в вас, что готов на всякие безумства.
– Да, он уже все их проделал, насколько я слышала.
– Все, нельзя сказать, – проговорил Натан, – остается одна: он еще не любил честной женщины.
Спустя несколько дней после заговора, составленного на итальянском бульваре между Максимом и обворожительным графом Карлом Эдуардом, этим молодым человеком, которому природа, конечно, в насмешку, дала чарующую меланхолическую наружность, он явился в первый раз в гнездо голубки, в улице Курсель, где для приема его выбран был вечер, когда Калист должен был ехать с женою в свет. Если вам встретится Пальферин или вы дойдете до «Принца богемы» в третьей книге этой истории наших нравов, вам вполне будет понятен успех, достигнутый в один вечер таким блестящим умом, особенной вдохновенностью, при содействии такого ловкого помощника, который старался поддержать его в этом дебюте. Натан был хороший товарищ, он показал молодого человека во всем блесне, как золотых дел мастер, выставляя на продажу парюру, старается показать весь блеск бриллиантов. Ла Пальферин ушел скромно первый, оставив Натана с маркизой. Он рассчитывал на сотрудничество знаменитого автора, который был восхитителен. Заметив впечатление, произведенное Пальферином на маркизу, Натан прибавил жару разного рода недомолвками и этим возбудил в ней такое любопытство, какого она и не подозревала за собой. Натан дал ей понять, что вовсе не ум Пальферина был главной причиной его успеха у женщин, а особенное уменье любить и, таким образом, сильно возвысил Пальферина в глазах Беатрисы. Здесь можно констатировать великий закон контрастов, который определяет кризисы человеческого сердца и объясняет разные странности; к нему необходимо обратиться иногда так же, как и к закону сходства. Куртизанки, – мы говорим о всем женском роде, который то возвышают, то унижают, то опять возвышают каждую четверть столетия, – таят в сердце постоянное желание вернуть себе свободу полюбить искренне, свято и благородно какого-нибудь человека, для которого пожертвовали бы всем (см. «Блеск и нищета куртизанок»). Они испытывают это желание с такой силой, что редкая из них не стремится очиститься посредством любви. Они не теряют мужества, несмотря на постоянные ужасные обманы. Напротив, женщины, сдерживаемые воспитанием, положением в свете, связанные благородством происхождения, живущие в роскоши, окруженные ореолом добродетели, стремятся – тайно, конечно – в горячий мир любви. Эти две противоположные натуры женщин таят в глубине сердца, одна – стремление к добродетельной жизни, другая – к порочной, что один из первых осмелился отметить Жан-Жак Руссо. У одной – это последний отблеск еще не угасшего божественного луча; у другой – это остаток нашей первобытной грязи. Натан с необыкновенной ловкостью задел этот коготок животного и вытащил этот волосок дьявола. Маркиза серьезно задалась вопросом, не подчинялась ли она до сих пор только рассудку, и было ли закончено ее воспитание. Порок? Может быть, это скорее желание все узнать.