Сочинения

– Мадмуазель, – говорил Ансельм, – надеюсь, вы не считаете меня таким жадным и низким, что я воспользуюсь долей вашего отца в доходах от «Кефалического масла»! Я, правда, откупил ее, но с любовью сохраняю ее для него же и стараюсь приумножить. Я пользуюсь деньгами господина Бирото для учета векселей; а если попадаются иной раз векселя сомнительные, я их учитываю на свой риск. Мы можем принадлежать друг другу лишь после реабилитации вашего отца, и со всей силой любви я стараюсь приблизить этот день.

Ансельм остерегался посвящать в свою тайну даже будущую тещу. И самые простодушные влюбленные жаждут порисоваться перед любимым существом.

– А скоро этот день настанет? – спросила Цезарина.

– Скоро, – отвечал Попино. Он сказал это таким проникновенным тоном, что целомудренная, чистая Цезарина подставила лоб своему милому, и Ансельм запечатлел на нем жадный, но почтительный поцелуй – столько душевного благородства было в ее порыве.

– Папа, все идет как по маслу, – с лукавым видом шепнула она Цезарю. – Будь поприветливей, поговори с нами, перестань грустить.

Когда дружная семья вернулась в домик Пильеро, даже ненаблюдательный Цезарь заметил в обращении Рагонов какую-то перемену: что-то, очевидно, случилось. Г-жа Рагон встретила их с особенно умильным видом, взгляд ее и самый тон, казалось, говорили Цезарю: «Мы получили долг сполна».

К концу обеда явился нотариус из Со; пригласив его за стол, дядюшка Пильеро взглянул на Бирото, и тот почувствовал, что ему готовят какой-то сюрприз, хотя всей важности этого сюрприза угадать он не мог.

– Племянник, ты, твоя жена и дочь скопили за полтора года двадцать тысяч франков; тридцать тысяч я получил на конкурсе по моим претензиям; для расплаты с кредиторами у нас имеется, стало быть, пятьдесят тысяч франков. Господин Рагон получил на конкурсе тридцать тысяч франков, теперь господин нотариус принес тебе расписку в том, что ты полностью, с процентами, погасил свой долг друзьям. Остальные деньги находятся у Кротта и пойдут на уплату Лурдуа, тетке Маду, каменщику, плотнику и другим наиболее нетерпеливым кредиторам. Что принесет нам будущий год – видно будет. Терпенье и труд все перетрут.

Радость Бирото не поддается описанию; он со слезами бросился в объятия дяди.

– Пусть Цезарь наденет сегодня свой орден, – сказал аббату Лоро Рагон.

Духовник вдел красную орденскую ленточку в петлицу Цезаря, и тот раз двадцать в течение вечера подходил к зеркалу, чтобы полюбоваться собой; удовольствие, написанное на лице его, могло бы насмешить людей высокомерных, но невзыскательным буржуа оно казалось вполне естественным. На следующий день Бирото пошел к г-же Маду.

– А-а! это вы, почтеннейший! – сказала она. – До чего ж вы поседели! Я вас было и не узнала. Вашему брату, однако, особенно горевать не приходится: для вас всегда найдется теплое местечко. Не то что я, грешная, верчусь день-деньской как белка в колесе.

– Но, сударыня…

– Ну, это не в упрек вам сказано, – перебила она, – ведь мы в расчете.

– Я пришел сказать вам, что нынче у нотариуса Кротта я уплачу вам остаток долга, с процентами.

– Вы это всерьез?

– Будьте у нотариуса в половине двенадцатого…

– Вот это честность! все до гроша, да еще по четыре на сто! – воскликнула тетка Маду, с наивным восхищением глядя на Бирото. – Слушайте, папаша, я неплохо зарабатываю у этого вашего рыженького, он – славный малый, не торгуется, чтобы я могла покрыть свои убытки. Давайте-ка я выдам вам расписку, а деньги, старина, оставьте себе. Тетка Маду – горласта, тетка Маду – порох, но в груди у нее кое-что бьется! – воскликнула она, ударяя себя по самым пышным мясистым подушкам, когда-либо известным Центральному рынку.

– Ни за что! – ответил Цезарь. – В законе есть прямые на то указания, и я желаю уплатить вам сполна.

– Что ж, я не заставлю себя упрашивать, – сказала тетка Маду, – но завтра уж я протрублю на весь наш Центральный рынок о вашей честности. Днем с огнем такой не сыщешь!

Подобная же сцена, лишь с небольшим вариантом, произошла и у подрядчика малярных работ, тестя Кротта. Шел дождь; Цезарь поставил мокрый зонт в углу, возле двери. Разбогатевший подрядчик, видя, как по полу его красивой столовой, где он завтракал с женой, растекается лужа, не проявил особой любезности.

– Ну, что вам еще от меня нужно, папаша Бирото? – сказал он резким тоном, словно обращаясь к назойливому нищему.

– Разве ваш зять не говорил вам, сударь?..

– О чем? – нетерпеливо перебил Лурдуа, думая, что речь идет о какой-то просьбе.

– Чтобы вы пришли к нему нынче утром в половине двенадцатого, получили сполна все, что я оставался вам должен, и выдали мне расписку?..

– Ах, это другое дело… Присаживайтесь, господин Бирото. Не закусите ли с нами?..

– Доставьте нам удовольствие, – прибавила г-жа Лурдуа.

– Дела, стало быть, идут на лад? – спросил толстяк Лурдуа.

– Нет, сударь, чтобы скопить немного денег, мне приходилось завтракать одним лишь хлебцем; зато, надеюсь, со временем я возмещу ущерб, причиненный мною людям.