Сочинения

Во Флоренции, как мы уже неоднократно говорили, было два весьма могущественных человека — Козимо Медичи и Нери Каппони, причем Нери принадлежал к тем людям, которые завоевывают уважение служением общественному делу: поэтому у него было много друзей, но мало приверженцев. Для Козимо же открыты были оба пути — и общественный и частный — у него, следовательно, было множество и друзей, и приверженцев. Между ними в течение всей их жизни никогда не было раздоров, и они могли без труда добиваться от народа всего, чего хотели, ибо, помимо доверия, тут была и любовь. Но в 1455 году Нери скончался. Враждебная партия была уничтожена, а между тем людям, стоящим у кормила правления, трудно было сохранить свою власть. И причиной тому были как раз всемогущие друзья Козимо: не опасаясь уже разгромленной противной партии, они хотели бы несколько умерить могущество дома Медичи. Это умонастроение и породило раздоры, вспыхнувшие в 1466 году. Тогда дошло до того, что людям, управлявшим государством, открыто советовали на всех собраниях, где обсуждались государственные дела, не созывать больше балию, сохранить сумку со списками кандидатов на должности и вернуться к прежнему порядку выборов — к жеребьевке. У Козимо было две возможности обуздать эти требования: или силой захватить бразды правления с помощью верных ему сторонников и сокрушить всех прочих, или же предоставить событиям идти своим чередом так, чтобы со временем его друзья поняли, что не у него отняли они власть и влияние, а у самих себя. Он выбрал вторую возможность, ибо отлично понимал, что возвращение к прежнему способу назначения на государственные посты не представляет для него никакой опасности: избирательные сумки со списками кандидатов полны имен его сторонников, и он в любой момент сможет вернуть себе власть.

Итак, Флоренция вернулась к назначению магистратов по жребию, и все граждане вообразили, что им возвращена свобода и что должностные лица управляют делами не по воле сильных мира, а по своей совести и разумению. И вот то одному стороннику какого-нибудь знатного гражданина, то другому приходилось терпеть унижения, и те, кто привык к тому, что дома их полны льстецов и всевозможных даров, вдруг увидели, что ни людей, ни вещей у них не прибывает. Убедились они также в том, что оказались равными тем, кого долгое время считали ниже себя, а выше их стали те, кого они полагали ровней себе. К ним уже не было ни уважения, ни почтения, хуже того: их порою оскорбляли и высмеивали, а на улицах и на площадях и о них, и о государстве болтали безо всякой сдержанности все что угодно. Так они вскоре уразумели, что власть утратил не Козимо, а они сами. Козимо, однако же, старался это затушевать, и когда поднимался вопрос о какой-либо угодной народу мере, он первый высказывался за нее. Но больше всего нагнало страху на знатных горожан, а Козимо дало возможность укрепить свою власть возобновление кадастра 1427 года, когда налоги начали распределяться согласно закону, а не по прихоти отдельных лиц.

III

Едва лишь утвердили этот закон и назначили магистратов для проведения его в жизнь, как знатные горожане объединились и явились к Козимо просить его, чтобы он соблаговолил вырвать как их, так и самого себя из-под власти простого народа и вернуть государство в то состояние, при котором он был у власти, а они в почете. Козимо ответил, что он на это согласен, однако при том условии, чтобы все совершилось законным порядком, по воле народа, а не насильственным путем, о котором он и слышать не желает. Сделана была попытка провести через советы закон об образовании новой балии, однако он был отвергнут. Тогда знатные горожане вернулись к Козимо и принялись смиренно умолять его согласиться на созыв чрезвычайного народного собрания, однако он ответил решительным отказом. Когда Донато Кокки, гонфалоньер справедливости, пожелал созвать народное собрание без согласия на то Козимо, тот устроил так, что члены Синьории, заседавшие вместе с ним, так высмеяли Донато, что тот совершенно потерял голову, и его отправили домой, как умалишенного.

Однако предоставлять событиям идти своим чередом настолько свободно, что потом с ними уже не совладаешь, — дело опасное. Поэтому, когда гонфалоньером справедливости стал Лука Питти, человек смелый и дерзновенный, Козимо решил, что теперь надо предоставить ему возможность действовать по-своему, — тем самым, если дело обернется плохо, осуждать будут Луку Питти, а не его.