Сочинения

В средние века понятия родины не существовало. Существовало понятие верности, подданства. Люди рождались подданными папы и императора, представителей Бога на земле: один олицетворял дух, другой — «тело» общества. Вокруг этих двух солнц вращались звезды меньшей величины — короли, князья, герцоги, бароны, которым противостояли в силу естественного антагонизма свободные города-коммуны. Свобода была привилегией пап и императоров, однако города-коммуны тоже существовали по Воле Божьей, а следовательно, по воле папы и императора, отчего они часто просили прислать папского легата или имперского посла для опеки или замирения. Савонарола объявил королем Флоренции Иисуса Христа — разумеется, оставив за собой право быть его представителем и толковать его учение. В этой детали, как в капле воды, отражены все представления того времени.

Папа и император еще сидели на своих местах. Но культурные слои итальянского общества уже не разделяли идеи, на которой зиждилось их господство. И папа и император сменили тон: папские владения расширились, но власть его ослабла, император же, немощный и растерянный, отсиживался дома.

О папстве и об империи, о гвельфах и о гибеллинах всерьез больше не говорили в Италии — так же как о рыцарстве и о прочих отживших установлениях. От прежних времен оставались в Италии пережитки: папа, дворянство да авантюристы-наемники. Макиавелли видел в светской власти пап не только нелепую и недостойную форму правления, но и главную опасность для Италии. Будучи демократом, он выступал против идеи узкого правления и весьма сурово расправлялся с пережитком феодализма — дворянством.

Он видел в авантюристах-наемниках первопричину слабости Италии перед лицом чужеземца, а посему выдвинул и широко развил идею создания национальной милиции. Светскую власть пап, дворянство, авантюристов-наемников он расценивал как пережитки средневековья, с которыми следовало бороться.

Родина в представлении Макиавелли — это, разумеется, свободный город-коммуна, своей свободой обязанный самому себе, а не папе или императору и управляемый всеми во всеобщих интересах. Но, зорко следя за событиями, Макиавелли не мог не заметить такого важного исторического явления, как процесс формирования в Европе крупных государств, и понимал, что городу-коммуне было суждено исчезнуть вместе со всеми остальными установлениями средних веков. Его город-коммуна кажется ему слишком мизерным, чтобы устоять рядом с такими мощными конгломератами племен, как те, что назывались государствами или нациями. В свое время еще Лоренцо, движимый теми же соображениями, пытался создать великую италийскую лигу, призванную обеспечивать «равновесие» между государствами и их взаимную защиту, что, однако, не спасло Италию от вторжения Карла VIII. Макиавелли идет дальше. Он предлагает создать крупное итальянское государство, которое служило бы оплотом против всякого иноземного вторжения. Таким образом, идея родины в его понимании расширяется. Родина — это уже не небольшой город-коммуна, а вся нация. Данте мечтал, что Италия станет садом империи, мечтой Макиавелли была родина, самостоятельная, независимая нация[8].

Макиавелли уподобил родину некоему божеству: оно превыше морали, закона. Подобно тому как у аскетов Бог поглощал в себе индивидуум, подобно тому как инквизиторы во имя Бога жгли на кострах еретиков, у Макиавелли ради родины все дозволено: одни и те же поступки в частной жизни считаются преступлениями, а в жизни общественной достойны высочайшей похвалы. «Государственные соображения» и «благо народа» — вот те обычные формулы, в которых находило свое отражение это право родины, право, которому не было равных. Божество сошло с небес на землю и стало именоваться родиной, как и прежде, наводя страх. Его воля, его интересы составляли suprema lex — высший закон. Индивидуум по-прежнему поглощался коллективом. Когда же этот коллектив в свою очередь оказывался поглощенным волей одного человека или немногих людей, воцарялось рабство. Свобода выражалась в более или менее широком участии граждан в государственной жизни. Кодекс свободы еще не предусматривал прав человека. Человек не был самостоятельной единицей, он был орудием родины или, что еще хуже, орудием государства — общего понятия, которым обозначалась всякая форма правления, в том числе и деспотическая, основанная на произволе одного человека.