Сочинения

Славы громкой в ожиданье
Много я терплю,
Но стихов моих собранье
Все хранить люблю.

Мне шепнули сновиденья:
«Закажи ларец,
Спрячь в него свои творенья,
Их залей в свинец;

Пусть лежат — чрез многи лета
Знай: придет пора,
И четыре факультета
Им вскричат ура!»

Жду и верю в исполненье:
Пролетят века,
И падет на их творенье
Времени рука.

Пышный город опустеет,
Где я был забвен.
И река зазеленеет
Меж упадших стен.

Суеверие духами
Башни населит,
И о прошлом со дворцами
Ветр заговорит.

Уж покинет вдохновенье
Здешний храм наук,
И стихи мои в забвенье
Мой оставит внук.

Но напрасно сожаленье —
Что для солнца тень?
У лапландцев просвещенье
Заблестит, как день.

К нам ученые толпою
С полюса придут
И счастливою судьбою
Мой ларец найдут.

В заседаньи, осторожно
Свиток разверня,
Весь прочтут — и, сколь возможно,
Вознесут меня.

Вот Дион [1] — о! сам Гораций
Подражал ему!
А Лилета [2] — дело граций,
Образец уму.

Сколько прений появится:
Где, когда я жил?
Был ли слеп, иль мне родиться
Зрячим бог судил?

Кто был Лидий? Где Темира
С Дафною цвела?
Из чего и даже лира
Сделана была?

Словом, я от них узнаю,
Лежа в облаках,
То, чего не прочитаю
В Ш<тиллинга> мечтах.

Что ж вы, други? Обнимите
С радости меня!
Вы ж, зоилы, трепещите,
Помните, кто я!

СП, 1819, № 11, с. 96—98

69. К КУПИДОНУ С ЛИРОЮ, СИДЯЩЕМУ НА ЛЬВЕ

Что не творит Купидон и могущая лира, он грянет —
И африканский лев тихо ступает под ним.
Их ваятель узрел, ударил о камень, и камень
Гения сильной рукой в образе их оживлен.

Автограф ИРЛИ

107. <РУССКАЯ ПЕСНЯ>

И я выду ль на крылечко
На все стороны взглянуть,
На крылечке у колечка
О бывалом вспомянуть.

Уж как это ли колечко
Он, прощаяся, держал,
Уж как вещее ль словечко
С уст сахарных выронял.

<………………………..>

Автограф ИРЛИ

ПРОЗАИЧЕСКИЕ ПЛАНЫ ИДИЛЛИЙ

ПРОЗАИЧЕСКИЕ ПЛАНЫ ИДИЛЛИЙ

КУПАНЬЕ

«Вот и расплакался и не слушаешь старого друга: велика беда, Дафна не хочет говорить с тобой, при тебе не поет и не пляшет! Почти что плачет, когда Ликориса лукаво улыбнется, и обе краснеют, краснее вечерней зари перед ветрами. Взрослый ребенок, стыдись! Когда ты, еще маленький, один оставался при стаде, не я ли приходил утешать тебя. Не всех ли ты обыгрывал, играя в кости? Кому ты обязан был? мне. Я выучил тебя играть ими, как я же выучил тебя прекрасно играть на свирели. Из чьих корзинок ты ел плоды? Я искусно сплетал их из тонкой жимолости. Молоко из чего пил? Ни у кого не было лучше твоих чаш и кувшинов. Лучшие тыквы мои я сушил для тебя и долбил и на коже нарезывал гирлянды цветов или любопытные истории про богов и героев. Часто после бакхических оргий товарищи мои спешили в свои пещеры успокоиться на мягких, благовонных постелях или по рощам пугать и преследовать пастушек. А я для тебя забывал и покой, и любовь. Я к тебе приходил с ученым козленком, пьяный, под песню твою я плясал с ним, и до тех пор он на задних ногах выступал, прыгал неловко, пока смех не позволял уже тебе продолжать песни. А какое горе тогда у тебя бывало? — Изломалась свирель иль тыкву испортил. Теперь ли тебя не утешу я? Теперь ли оставлю? Ей, слезы утри, сядь спокойно и выслушай старого друга».