Сочинения

И далее Никитин уже не столько спрашивает совета у Майкова, сколько излагает свои взгляды, явно враждебные эстетике «чистого искусства»: «Нет ничего легче, как написать стихотворение вроде следующего по содержанию: березы дремлют над водою, трава благоухает, даль тонет в прозрачной сини, где-то слышатся мелодические звуки кузнечика и т. п. ... привязать к этому какую-нибудь мысль — и картина готова. Не так легко даются стихотворения простонародные. В них первое неудобство — язык! Нужно иметь особенное чутье... чтобы избегать употребления слов искусственных или тривиальных, одно такое слово — и гармония целого потеряна. Достоинство их то, что, по моему мнению, они могут быть или верными очерками взятого быта и нравов, или показывать свой собственный угол зрения низшего класса народа. Неужели подобные вещи лишены жизни, своего рода истории и общечеловеческого интереса? С этим мне трудно согласиться. Может быть, внешняя форма избрана мною ошибочно, но форма более искусственная дает более простора фантазии, а я, напротив, стараюсь сколько возможно ближе держаться действительности» (стр. 215).

Конечно, то, что Никитин просит совета у Майкова, свидетельствует о наивной непосредственности молодого поэта, который в ту пору, видимо, не совсем отчетливо представлял общественный смысл литературной позиции Майкова. Он был для Никитина просто большим авторитетом в делах искусства. Но, адресуясь к Майкову, он, как уже было указано, спорит по существу с поэзией и с теорией «чистого искусства». Стихотворение, которое «нет ничего легче написать», — с дремлющими березами, с благоухающей травой — это же не что иное, как довольно распространенные мотивы лирических стихотворений Фета, Щербины и того же Майкова. Такая поэзия не удовлетворяет Никитина. Он не согласен с теми, кто отрицает поэтичность «простонародных» стихов.

Настаивая на художественной сложности изображения этой жизни, он провозглашает и исходные принципы своего понимания задачи. Произведения «простонародные» рисуются ему в виде «отдельных сцен». Они должны быть или верными очерками быта и нравов или запечатлевать угол зрения низшего класса народа. Трудность художественной задачи состоит в том, что поэт при этом должен заботиться о языке, о гармонии целого, избегать вульгаризации и тривиальности.

Если говорить о стихотворениях Никитина зрелого периода, то среди них можно установить в основном три жанровых разновидности. Это то, что можно было бы назвать лирическими монологами—стихи на философские, общественно-политические и литературные темы; во-вторых, это пейзажные стихи и, в-третьих, стихотворные новеллы, произведения из народной жизни. Разумеется, это деление условно и относительно, но в каждой из этих разновидностей есть свои специфические черты.

В стихотворениях о народной жизни талант Никитина раскрылся с наибольшей силой. Именно они доставили поэту широкую популярность. Произведения этого рода почти всегда сюжетны. В основе их лежит рассказ о событии. К жанру миниатюрной стихотворной новеллы Никитин обратился еще в 1854 году. Тогда он написал такие стихотворения, как «Рассказ крестьянки», «Рассказ ямщика». К 1856 году относится «Рассказ моего знакомого». Этот жанр несомненно привлекал Никитина прежде всего возможностью объективных описаний. С тяготением к повествовательной манере связаны ритмические особенности поэзии Никитина. Показательно, что из двухсот с лишним его стихотворений около ста написано дактилем, анапестом и амфибрахием — трехсложными размерами, которые в 50-е годы оказались наиболее приспособленными для выражения разговорной интонации.

Прокладывая свой путь в искусстве, упорно преодолевая шаблоны и ходячие истины «чистой» поэзии, для которой быт социальных низов был предметом, недостойным художника, Никитин обращался к жизни народа, вырабатывая свой собственный подход к использованию средств народной поэзии.

Примечательно, что в самый ранний период творчества Никитин усваивал средства фольклорной поэтики главным образом через Кольцова. Но художественная манера Кольцова сообщала им такой индивидуальный отпечаток, что в стихах Никитина они воспринимались как прямое подражание. В дальнейшем от имитации особенностей кольцовского фольклоризма Никитин отходил все больше. «Видно, этим размером мне не суждено писать. Так и быть! Честь имею кланяться этому размеру», — писал он, имея в виду фактуру стиха Кольцова (стр. 214).