Сочинения

Уже в самых ранних стихах поэта мысль его устремлена к большим вопросам бытия. Его волнуют трагическое неустройство мира, контрасты, порождаемые нищетой и горем. Природа в философской лирике Никитина — это живое воплощение гармонии и счастья, которой противостоит реальная жизнь с ее драмами и страданиями. Таково первое из известных нам стихотворений поэта «Тихо ночь ложится...». Перед нами не просто пейзаж, картина природы, а некое синтетическое воплощение прекрасного в мире. И полным контрастом красоте, спокойствию, гармонии, царящим в природе выступает человеческая жизнь:

Лишь во мраке ночи
Горе и разврат
Не смыкают очи,
В тишине не спят.

И в другом стихотворении, датированном тем же 1849 годом, — «Тишина ночи» — снова перед нами образ природы, космоса, тихой и благостной ночи. Но под покровом блистающего звездами неба разыгрываются простые и обыденные человеческие драмы. В домике, освещенном огнем, «на столе лежит покойник» — бедняк голодный. В уголке его безутешная дочь:

И никто не знает,
Что в немой тоске
Сирота рыдает
В тесном уголке;

Что в нужде до срока,
Может быть, она
Жертвою порока
Умереть должна.

В стихотворении «Зимняя ночь в деревне» опять антитеза: зимнее село освещено весело сияющим месяцем, белый снег сверкает синим огоньком. Но как контрастирует с этой воплощенной красотой бегло набросанная сценка: больная старуха предается горестным размышлениям о судьбе ее малых детей, которых она уже видит сиротами.

Эти мысли о неустройстве жизни, о противоречии между прекрасным, как будто заложенным в самой природе вещей, и реальным горем и страданием, которое видит поэт и с которым он не может мириться, переплетаются в ранней лирике Никитина с религиозными мотивами. Поэт хочет найти успокоение своим тревогам в идее всеобщей предустановленной божественной гармонии бытия.

В одном из стихотворений 1849 года он писал:

Присутствие непостижимой силы
Таинственно скрывается во всем...

Это незримое присутствие божественного провидения поэт усматривает во всех явлениях природы и человеческой жизни. Он упорно возвращается к этой мысли:

Когда один, в минуты размышленья
С природой я беседую в тиши, —
Я верю: есть святое провиденье
И кроткий мир для сердца и души.
И грусть свою тогда я забываю,
С своей нуждой безропотно мирюсь,
И небесам невидимо молюсь,
И песнь пою, и слезы проливаю...

Но если во всем есть таинственное божественное провидение, стало быть, оно оправдывает и горе, и страданье, и несчастья, и несправедливость, какие выпадают на долю людям. Такой вывод, казалось бы, неизбежно следовал из идеи божественной гармонии бытия.

Но Никитин был живым, отзывчивым человеком. И, отдавая дань религиозной метафизике, он в полном противоречии с ее доктринами создавал стихи, в которых никак не соглашался мириться со злом, с неправдой, с горем:

Весь день душа болела тайно
И за себя и за других...
От пошлых встреч, от сплетен злых,
От жизни грязной и печальной
Покой пора бы ей узнать.
Да где он? Где его искать?..

Нет, не находил поэт душевного покоя в религиозной метафизике, в спасительных мыслях о божественном предопределении. Как будто споря с самим собой, он восклицал: «Где этот покой, где его искать?» — и ответа не находил.

Никитин вступил в поэзию с чувством протеста против зла мира, с чувством скорби по поводу человеческих страданий и с горячей и страстной жаждой счастья «и для себя и для других».