Понятие "символического" вышло на первый план в Римском докладе. Символы, о которых здесь идет речь, - это не иконы, не стилизованные фигуры, а сигнификаторы в смысле, разработанном Соссюром и Якобсоном, расширенном до обобщенного определения: дифференциальные элементы, сами по себе не имеющие значения, приобретающие ценность только в их взаимных отношениях и образующие замкнутый порядок - вопрос в том, является ли этот порядок полным или неполным. Отныне именно символическое, а не воображаемое, рассматривается как определяющий порядок субъекта, и его эффекты радикальны: субъект, в понимании Лакана, сам является эффектом символического. Формализация Леви-Стросс и использование им бинаризма Якобсона послужили основой для лакановской концепции символического - концепции, которая, однако, выходит далеко за рамки своих истоков. Согласно Лакану, необходимо провести различие между тем, что относится в опыте к порядку символического, и тем, что относится к воображаемому. В частности, отношения между субъектом, с одной стороны, и сигнификаторами, речью, языком, с другой, часто противопоставляются воображаемым отношениям, отношениям между эго и его образами. В каждом случае многие проблемы вытекают из отношений между этими двумя измерениями.
Реальное" возникает как третий термин, связанный с символическим и воображаемым: оно обозначает то, что не является ни символическим, ни воображаемым и остается закрытым для аналитического опыта, который является опытом речи. То, что предшествует принятию символического, реальное в его "сыром" состоянии (в случае субъекта, например, организм и его биологические потребности), может быть только предположено, это алгебраический х. Это лакановское понятие "реального" не следует путать с реальностью, которая прекрасно познаваема: субъект желания знает не больше, чем это, поскольку для него реальность полностью призрачна.
Термин "реальное", который поначалу имел лишь второстепенное значение, выступая в качестве своего рода страховочного поручня, постепенно развивался, и его значение значительно изменилось. Вначале он, естественно, выполнял по отношению к символическим заменам и воображаемым вариациям функцию постоянства: "Реальное - это то, что всегда возвращается на то же место". Затем оно стало тем, перед чем воображаемое колеблется, о что спотыкается символическое, что является тугоплавким, устойчивым. Отсюда формула: "реальное - это невозможное". Именно в этом смысле термин начинает регулярно появляться в качестве прилагательного для обозначения того, чего не хватает в символическом порядке, неустранимого остатка всех артикуляций, закрытого элемента, к которому можно приблизиться, но за который никогда нельзя ухватиться: пуповина символического.
В том виде, в каком их различает Лакан, эти три измерения, как мы уже сказали, глубоко разнородны. Однако тот факт, что эти три термина были соединены в ряд, поднимает вопрос о том, что их объединяет, вопрос, к которому Лакан обратилсяв своих последних размышлениях на тему Борромеева узла (Seminaire 1974-75, озаглавленный "R.S.I.").
MECONNAISSANCE. Я решил оставить французское слово. Оно означает "неспособность распознать" или "неправильное понимание". Это понятие является центральным в мышлении Лакана, поскольку для него знание (connaissance) неразрывно связано с meconnaissance.