Ведь я, как рыжий пес лакейский иль молосс,
Защитник стад пастушеских,
В снегу глубоком, уши вверх, за зверем мчусь,
Какой бы ни был спереди;
А ты, наполнив рощу грозным лаем, сам
Смотри, смотри же! Я — на злых жесток — держу
Рога мои готовыми,
Как зять, Ликамбу мстивший вероломному,
Как враг горячий Бупала.
Ужели, черным зубом тронут, буду я.
Не мстя, реветь, как мальчики?
Куда, куда вы валите, преступные,
Мечи в безумье выхватив?
Неужто мало и полей, и волн морских
Залито кровью римскою —
Не для того, чтоб Карфагена жадного
Сожгли твердыню римляне, —
Не для того, чтобы британец сломленный
Прошел по Риму скованным,
А для того, чтобы, парфянам на-руку,
Ни львы, ни волки так нигде не злобствуют,
Враждуя лишь с другим зверьем!
Ослепли ль вы? Влечет ли вас неистовство?
Иль чей-то грех? Ответствуйте!
Молчат… И лица все бледнеют мертвенно,
Умы в оцепенении…
Да! Римлян гонит лишь судьба жестокая
За тот братоубийства день,
Когда лилась кровь Рема неповинного,
Тебе все знать бы, что же, вонь столетняя,
ослаб я так? Когда в твоем
один чернеет зуб во рту? Старушечий
иззубрен лоб морщинами?
Зияет раной гнусной зад иссушенный,
коровий, кровоточащий?
Но жжет и дразнит все же грудь, обвисшая
как вымя лошадиное,
живот твой дряблый, бедра над распухшими
Блаженна будь! Умрешь, потащат вслед тебе
картинки триумфальные.
Гулять жена не будет где-то верная
в таких вокруг жемчужинах.
И стоиков книжонки на подушечках
атласных любят нежиться.
Не меньше неуч-член стоит неграмотный,
иссякнет так же консульский.
Его, чтоб оторвать от чрева чванного,
Когда ж, счастливец Меценат, отведаем,
Победам рады Цезаря,
Вина Цекуба, что хранилось к празднику
(Угодно так Юпитеру)
В твоем высоком доме и споем под звук
Дорийской лиры с флейтами?
Так пили мы, когда суда сожженные
Покинул вождь, Нептуна сын,
Грозивший Риму узами, которые
О, римский воин — не поверят правнуки! —
Порабощен царицею;
В оружии, с поклажей служит женщине
И евнухам морщинистым;
И солнце видит меж знамен воинственных
Постель с кисейным пологом!
Две тысячи тут галлов, повернув коней,
Привет пропели Цезарю,
И вдруг, налево в гавань повернувшие,
Веди ж златую колесницу, о Триумф,
Телят, ярма не ведавших!
Вождя ему, Триумф, не видел равного
Ты ни в войну с Югуртою,
Ни в ту, в которой доблесть Сципионова
Сам Карфаген разрушила!
Уж враг на суше, на море поверженный,
Сменил на траур пурпур свой.
Иль в гавань Крита он плывет стоградного,
Иль к Сиртам, южным Нотом вечно зыблемым,
Иль по морям неведомым.
Неси же, мальчик, в чашах нам уемистых
Хиосских иль лесбосских вин,
Иль влей вина ты нам еще цекубского,
От тошноты целящего:
Заботы любо нам и страх за Цезаря
Прогнать Лиэем сладостным!
Идет, с дурным, корабль, отчалив, знаменьем,
Неся вонючку-Мевия.
Так оба борта бей ему без устали,
О Австр, волнами грозными!
Пусть, море вздыбив, черный Евр проносится,
Дробя все снасти с веслами,
И Аквилон пусть дует, что нагорные
Крошит дубы дрожащие,
Пускай с заходом Ориона мрачного
По столь же бурным пусть волнам он носится,
Как греки-победители,
Когда сгорела Троя, и Паллады гнев
На судно пал Аяксово.
О, сколько пота предстоит гребцам твоим,
Тебе же — бледность смертная,
Позорный мужу вопль, мольбы и жалобы
Юпитеру враждебному,
Когда дождливый Нот в заливе Адрия,
Когда ж добычей жирной будешь тешить ты
Гагар на берегу морском,
Тогда козел блудливый вместе с овцами
Да будет Бурям жертвою!
Теперь, как прежде, Петтий, мне писать стишки
Радости нет никакой, когда пронзен любовью я,
Любовью той, что ищет пуще всех во мне
К мальчикам страсти огонь зажечь иль к нежным девушкам.
Я отрезвился от любви к Инахии —
Третий декабрь с той поры листву с деревьев стряхивал.
Увы, какой мне стыд, везде по городу
Баснею стал я какой! Как стыдно мне пиров теперь,
Где обличало все меня в любви моей:
«Ужели перед богачом ничтожество
С искренним чувством бедняк? — в слезах тебе я сетовал,
Когда нескромный Вакх из сердца пылкого
Жгучим вином выводил на свет все чувства тайные. —
Но раз свободно наконец в груди моей
Гневом вздымается желчь, пущу тогда я на ветер
Припарки, раны сердца не целящие,
Брошу с неравным борьбу врагом мою постыдную…»
Похваставшись тебе таким решением,
О, горе, вовсе не к своим дверям, увы!
К жестким порогам; где я и бедра и бока ломал!
Теперь Ликиска я люблю надменного:
Девушек может он всех затмить своею нежностью.
Бессильно все из этих пут извлечь меня:
Друга ль сердечный совет, насмешки ли суровые.
Лишь страсть другая разве; или к девушке,
К стройному ль станом юнцу, узлом что вяжет волосы.
Что небе, женщина, негру-слону напарница, нужно?
Шлешь ты подарки с записками так, я