Редкий доволен судьбой, считая счастливцем другого!
То уж и тут человек от зависти сохнет и чахнет».
Все он глядит не на тех, кто бедней, а на тех, кто богаче,
Хочет сравняться с одним, с другим, а с третьим не может!
Так, когда на бегах колесницы летят из ограды,
Только вперед возницы глядят, за передними рвутся.
А до отставших, до тех, кто в хвосте, им нет уже дела.
Вот оттого-то мы редко найдем, кто сказал бы, что прожил
Счастливо жизнь, и, окончив свой путь, выходил бы из жизни.
Точно как гость благодарный, насытясь, выходит из пира.
Будто таблички украл у подслепого я, у Криспина!
Флейтщицы, нищие, мимы, шуты, лекаря площадные,
Весь подобный им люд огорчен и в великом смущенье;
Умер Тигеллий-певец: он для них был и щедр и приветлив!
Так; а иной, опасаясь прослыть расточителем, даже
Бедному другу не хочет подать и ничтожную помощь,
Чтобы укрылся от холода он, утолил бы свой голод!
Спросишь: зачем он добро, нажитое отцом или дедом,
Все без остатка спускает в свою ненасытную глотку
И на заемные деньги скупает к столу разносолы?..
Что ж, ответ как ответ; да не всякий с таким согласится.
Вот Фуфидий скорей прослыть испугается мотом:
Он, у кого за душой и поместий и денег немало,
Пять процентов на месяц берет с должников, и чем больше
Кто нуждою стеснен, тех более он притесняет!
Больше всего он ловит людей молодых, у которых
Строги отцы, и надевших недавно вирильную тогу.
Как не воскликнуть, услышавши это: «Великий Юпитер!»
Скажут: «Конечно, зато по доходам его и расходы!»
Чем у Теренция сына изгнавший отец был страдальцем,
Так же и он — сам терзает себя, не давая покоя.
Спросишь, к чему эту речь я веду? К тому, что безумный,
Бросив один недостаток, всегда попадает в противный!
Так у Мальтина, вися, по земле волочится туника;
Ну, а другой до пупа поднимает ее, щеголяя.
Пахнет духами Руфилл — и козлом воняет Гаргоний.
Нет середины! Одни на тех лишь зарятся женщин,
Столы которых обшиты оборкой, до пят доходящей;
Встретив знакомого раз от девок идущего: «Славно!» —
Мудрый воскликнул Катон, изрекая великое слово:
«В самом деле: когда от похоти вздуются жилы,
Юношам лучше всего спускаться сюда и не трогать
Женщин замужних». — «Ну нет, такой я хвалы не хотел бы!» —
Молвит под белой лишь столой ценящий красу Купиэнний.
Вот и послушайте вы, коль успеха в делах не хотите
Бабникам, — сколько страдать приходится им повсеместно,
Как наслаждение им отравляют заботы и беды,
С крыши тот сбросился вниз головою, другого кнутами
Насмерть засекли; а тот, убегая, разбойников шайке
В руки попал; а другой поплатился деньгами за похоть;
Третий мочою облит; был раз и такой даже случай,
Что, волокиту схватив, совершенно его оскопили
Острым ножом. «Поделом!» — говорили все, Гальба же спорил.
В низшем сословии этот товар куда безопасней!
Вольноотпущенниц я разумею, которых Саллюстий
Любит безумно, как истый блудник. Но было бы лучше,
Если бы он, подарки даря, знал должную меру,
Добрым и щедрым бы слыл, однако себе не в убыток
И не на срам. Но, увы! Одной лишь он тешится мыслью,
Любит и хвалит одно: «Ни одной не касаюсь матроны».
Так же недавно Марсей, любовник Оригины славной,
Отчую землю и дом танцовщице отдал в подарок,
Хвастая: «Я ведь зато ничьей не коснулся супруги».
Пусть, однако, он жил и с плясуньей, и с уличной девкой —
Чем не убыток для средств, а пуще — для чести? Неужто
Зла, приносящего вред? Утратить ли доброе имя
Иль состоянье отца промотать — одинаково дурно.
Ну, так не все ли равно: с матроной грешить иль с блудницей?
Виллий решил приблудиться в зятья диктатору Сулле, —
Но за тщеславье свое поплатился он полною мерой;
Был кулаками избит, был ранен жестоким железом,
Вытолкан был за порог, — а Фавста спала с Лонгареном.
Если бы, эту печаль его видя, к нему обратился
Дух его с речью такой: «Чего тебе? Разве когда ты
В столу одетую, дать от великого консула родом?»
Что он сказал бы? «Ну, да: девчонку из знатного дома!»
Лучше стократ нас учит природа, вот с этим воюя,
Средств изобильем сильна, если только ты хочешь разумно
Жизнь устроить, различая, чего домогаться ты должен
Или чего избегать: ведь разница есть — пострадаешь
Ты по своей ли вине иль случайно. Поэтому, чтобы
После не каяться, брось за матронами гнаться: ведь так лишь
Горе скорее испить, чем сорвать удовольствие можно.
(Как ни любуйся, Керинф!), не бывают ведь бедра нежнее,
Ноги стройней; напротив, порой у блудниц они лучше!
Кроме того, свой товар выставляют блудницы честнее,
Кажут себя без прикрас, открыто: совсем не кичатся
Тем, что красиво у них, и плохого они не скрывают.