Читаем Сочинения Фильдинга полностью

Итак, несмотря на пророчества Ричардсона, роман, якобы появившийся на свет мертворожденным, жив сто лет спустя и, как я полагаю, будет жить до тех пор, пока существует английский язык. Сам Фильдинг дал ключ к пониманию своего произведения, вложив в уста доктора Гаррисона следующие слова: "По природе человек не бывает порочен; ему свойственны доброжелательность, милосердие и сострадание, стремление к почету и поощрению и отвращение к позору и бесчестью. Дурное воспитание, дурные обычаи, дурные привычки развращают человеческую природу и толкают человека на стезю порока". Роман Фильдинга - это иллюстрация приведенных положений. Нрав и привычки у бедняги Бута действительно дурные, но кто может отрицать наличие благожелательности и сострадания к людям в душе этого простого и доброго человека? Даже его пороки, если можно так выразиться, мужественные пороки. Ни в одном из героев Фильдинга нет ничего болезненного и слезливого, нет истерических воплей самобичевания, столь характерных для псевдовысоконравственных романов сентиментального направления. Нет и попыток найти ложные оправдания своим героям, как это делает, пусть безсознательно, Шеридан, в защиту блестящих негодяев - персонажей своих комедий. В честных и открытых книгах Фильдинга порок никогда не выдается за добродетель. Писатель не боится называть вещи своими именами, и порок у него неизменно бывает наказан. Но полюбуйтесь, к чему приводит такая честность! Какая-нибудь не в меру стыдливая дама с ужасом отбросит в сторону Фильдинга, но без зазрения совести вцепится в "Джека Шеппарда" Эйнсворта. Хотя герой Эйнсворта негодяй и это прекрасно известно автору, у него не хватает смелости изобразить его негодяем, и он старается держать его негодяйство в тени, чтобы не оскорблять чувство приличия своих читателей. Поэтому его произведение получилось нелепым, искусственным и несравненно более безнравственным, чем все, что написано Фильдингом. "Джек Шеппард" книга безнравственная именно потому, что действительность в ней приукрашена. Спартанцы показывали своим детям пьяных рабов, лишь убедившись в том, что эти рабы действительно пьяны. Притворное опьянение, не выходящее за рамки приличий, но вызывающее смех, скорей способно подтолкнуть молодого человека к пьянству, чем отпугнуть его, и некоторые недавно появившиеся романы могут возыметь такое же действие.

Не только образ Эмилии поражает в этом романе, ее красота и наивное сознание своих чар, так тонко очерченные писателем, ее душевная чистота и кротость, привлекающие к ней сердца читателей до такой степени, что она кажется им не персонажем романа, а живой женщиной, родным и близким человеком, вроде жены или матери, о добродетелях и обаянии которой даже неудобно говорить на людях. Есть и другие персонажи, пусть и не столь привлекательные, но не менее жизненные и яркие. Какая замечательная фигура эта мисс Мэтьюс! Каким тщеславием пронизаны все поступки этой беззастенчивой и пылкой особы! Надо признать, что все краски этого портрета наложены кистью большого мастера. С неменьшим искусством обрисован характер флегматичной миссис Джеймс. "Неужто это моя Дженни?" - восклицает бедная Эмилия, бросившись навстречу своей бывшей приятельнице и увидев перед собой напыщенную и дышащую холодом матрону, разодетую по последней моде, в кринолине необъятной ширины. На что миссис Джеймс ответствует: "Сударыня, мне кажется, я веду себя в соответствии с хорошим тоном". И вслед за тем выражает удивление, что порядочные люди могут жить так высоко - на четвертом этаже. "Что может быть восхитительней зрелища, чем четыре онера на одной руке!" - восклицает она, впервые в жизни отбросив свою флегматичность. "Разве что три туза в покере". Какая тонкая ирония сквозит в этих портретах. Ведь у каждого из нас среди наших знакомых найдется и мисс Мэтьюс воплощение бурного темперамента, и миссис Джеймс - воплощение равнодушия и плоской самоуверенности. А мистер Джеймс, этот добродушный малый, темпераментный и беспринципный! А Бут, с его поразительными идеями насчет христианской религии и самоуправства, какое удивительное знание людей обнаруживает автор в обрисовке этих характеров, какой поучительный урок может извлечь каждый, кто даст себе труд поразмыслить над всем этим! Однако нынешний читатель романов менее всего склонен к такого рода размышлениям. Он предпочитает книги, которые как можно меньше заставляют думать. Более того, вполне вероятно, что, прочитав этот роман и обнаружив в нем свои портреты, мисс Мэтьюс и миссис Джеймс объявят их злостными измышлениями автора.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
Как мы пишем. Писатели о литературе, о времени, о себе [Сборник]
Как мы пишем. Писатели о литературе, о времени, о себе [Сборник]

Подобного издания в России не было уже почти девяносто лет. Предыдущий аналог увидел свет в далеком 1930 году в Издательстве писателей в Ленинграде. В нем крупнейшие писатели той эпохи рассказывали о времени, о литературе и о себе – о том, «как мы пишем». Среди авторов были Горький, Ал. Толстой, Белый, Зощенко, Пильняк, Лавренёв, Тынянов, Шкловский и другие значимые в нашей литературе фигуры. Издание имело оглушительный успех. В нынешний сборник вошли очерки тридцати шести современных авторов, имена которых по большей части хорошо знакомы читающей России. В книге под единой обложкой сошлись писатели разных поколений, разных мировоззрений, разных направлений и литературных традиций. Тем интереснее читать эту книгу, уже по одному замыслу своему обреченную на повышенное читательское внимание.В формате pdf.a4 сохранен издательский макет.

Анна Александровна Матвеева , Валерий Георгиевич Попов , Михаил Георгиевич Гиголашвили , Павел Васильевич Крусанов , Шамиль Шаукатович Идиатуллин

Литературоведение