Сочинения Иосифа Бродского. Том V

Это она посоветовала мне, когда я шестнадцатилетним подростком работал на заводе, записаться в городскую библиотеку; и не думаю, что она при этом имела в виду только помешать мне болтаться вечерами по улицам. С другой стороны, насколько я помню, она хотела, чтобы я стал художником. Как бы то ни было, залы и коридоры того бывшего госпиталя на правом берегу Фонтанки стояли у истока моих невзгод, и я помню первую книгу, спрошенную мною там по совету матери. То был «Гулистан» («Сад роз») персидского поэта Саади. Матери, как выяснилось, нравилась персидская поэзия. Следующей вещью, взятой мной самостоятельно, было «Заведение Телье» Мопассана.

32

Что роднит память с искусством, так это способность к отбору, вкус к детали. Лестное для искусства (особенно для прозы), для памяти это наблюдение должно показаться оскорбительным. Оскорбление, однако, вполне заслужено. Память содержит именно детали, а не полную картину: сценки, если угодно, но не весь спектакль. Убеждение, что мы каким-то образом можем вспомнить все сразу, оптом, такое убеждение, позволяющее нам как виду продолжать существование, — беспочвенно. Более всего память похожа на библиотеку в алфавитном беспорядке и без чьих-либо собраний сочинений.

33

Подобно тому как у других отмечают рост детей карандашными метками на кухонной стене, отец ежегодно в мой день рождения выводил меня на балкон и там фотографировал. Фоном служила мощенная булыжником средних размеров площадь с собором Преображенского Его Императорского Величества полка. В военные годы в его подземелье размещалось одно из бомбоубежищ, и мать держала меня там во время воздушных налетов в большом ящике для поминальных записок. Это то немногое, чем я обязан православию, и тоже связано с памятью.

Собор, творение классицизма высотой с шестиэтажное здание, был щедро окаймлен садиком с дубами, липами и кленами — моей детской площадкой для игр, и я помню, как мать заходит туда за мной (она тянет, я упираюсь и кричу: аллегория разнонаправленных устремлений) и тащит домой делать уроки. С той же ясностью я вижу ее, своего деда, отца на одной из узких дорожек этого садика, пытающихся научить меня кататься на двухколесном велосипеде (аллегория общей цели или движения). Внутри, на дальней восточной стене собора, находилась за толстым стеклом большая тусклая икона «Преображение Господне»: Христос, парящий в воздухе над горсткой тел, простертых в изумлении. Никто не мог объяснить мне смысл этого видения, — даже теперь я не уверен, что осознал его полностью. На иконе клубились облака, и я их как-то связывал с местным климатом.

34

Садик был обнесен черной чугунной оградой, поддерживаемой расставленными на равном расстоянии стволами пушек с перевернутыми вниз жерлами — трофеями преображенцев, захваченными у англичан в Крымскую кампанию. Дополняя декор ограды, пушечные стволы (по три в каждой связке на гранитных блоках) были соединены тяжелыми чугунными цепями, на которых самозабвенно раскачивались дети, наслаждаясь как опасностью свалиться на железные острия прутьев внизу, так и скрежетом. Стоит ли говорить, что это было строго запрещено, и церковный сторож постоянно прогонял нас. Надо ли объяснять, что ограда казалась гораздо интереснее, чем внутренность собора с его запахом ладана и куда более статичной деятельностью. «Видишь их? — спрашивает отец, указывая на тяжелые звенья цепи. — Что они напоминают тебе?» Я второклассник, и я говорю: «Они похожи на восьмерки». «Правильно, — говорит он. — А ты знаешь, символом чего является восьмерка?» — «Змеи?» — «Почти. Это символ бесконечности». — «Что это — бесконечность?» — «Об этом спроси лучше там», — говорит отец с усмешкой, пальцем показывая на собор.

35

И он же, наткнувшись на меня на улице среди бела дня, когда я прогуливал школу, потребовал объяснения и, услышав, что я страдаю от жуткой зубной боли, поволок меня прямо в стоматологическую поликлинику, так что я заплатил за свою ложь двумя часами непрерывного ужаса. И опять-таки он взял мою сторону на педсовете, когда мне грозило исключение из школы за плохую дисциплину. «Как вам не стыдно! Вы, носящий форму нашей армии!» — «Флота, мадам, — сказал отец. — И я защищаю его потому, что я его отец. В этом нет ничего удивительного. Даже звери защищают своих детенышей. Об этом сказано даже у Брема». — «Брем? Брем? Я... я сообщу об этом в парторганизацию вашей части». Что она, разумеется, и сделала.

36

«В день рождения и на Новый год следует надеть что-нибудь совершенно новое. Хотя бы носки», — это голос матери. «Всегда поешь, прежде чем иметь дело с кем-нибудь вышестоящим: начальником или офицером. Это придаст тебе уверенности» (говорит отец). «Если ты уже вышел из дому и должен вернуться, потому что что-то забыл, посмотри в зеркало, прежде чем снова выйти. Иначе тебя ждет неудача» (опять она). «Никогда не думай, сколько теряешь. Думай, сколько можешь приобрести» (это он). «Не выходи на прогулку, не захватив куртку». «Хорошо, что ты рыжий, что бы там ни говорили. Я была брюнеткой, а брюнетки всегда мишень для нападок».