Не иди по стопам Цезарей и не позволяй себя увлечь: ведь это бывает. Старайся сохранить в себе простоту, добропорядочность, неиспорченность, серьезность, скромность, приверженность к справедливости, благочестие, благожелательность, любвеобилие, твердость в исполнении надлежащего дела. Употреби все усилия на то, чтобы остаться таким, каким тебя желала сделать философия. Чти богов и заботься о благе людей.
Пусть не тревожит тебя будущее! Ведь ты достигнешь его, если это будет нужно, обладая тем же разумом, которым ты пользуешься в настоящем.
Все это обычно в отношении опыта, мимолетно в отношении времени, мерзостно в отношении материи. Все остается тем же, каким было при тех, которых мы предали земле.
Если боги существуют, то выбыть из числа людей вовсе не страшно: ведь боги не ввергнут тебя во зло...
...ропот по поводу чего-либо происходящего есть возмущение против Природы Целого.
Люди рождены друг для друга. Поэтому или вразумляй, или же терпи.
Мир — изменение, жизнь — убеждение.
Всегда иди кратчайшим путем. Кратчайший же — путь, согласный с Природой.
Каковы по большей части твои представления, таковым же будет и твое помышление. Ибо душа пропитывается этими представлениями.
...любить то, к чему ты возвращаешься. К философии следует возвращаться не как ребенок к своему дядьке, но как страдающие глазами к своим лекарствам, губке или яйцу, другие — к целебной мази или водяному душу.
Дух Целого требует общения.
Лучший способ оборониться от обиды — это не уподобляться обидчику.
Не приносящее пользы улью не принесет ее и пчеле.
О страдании: если оно невыносимо, то смерть не преминет скоро положить ему конец, если же оно длительно, то его можно стерпеть. Душа сохраняет свой мир силою убеждения, и руководящее начало не становится хуже. Члены же, пораженные страданием, пусть заявляют об этом, если могут.
Важны три отношения: к облегающему тебя телу, к божественной причине, источнику всего случающегося со всеми, и, наконец, к живущим с тобою людям.
Не превозносись, получая, и не ропщи, когда отдаешь.
И потом больше ничего не было, кроме звука дождя, стучащего по плитам Микеланджело. Далматин метнулся через площадь, подобно куску извлеченного из земли мрамора. Он, несомненно, направлялся к античности, и в ушах его звучал голос его хозяина — статуи:
Все равно, наблюдать ли одно и то же сто лет или три года[321]
.КОШАЧЬЕ «МЯУ»[322]
Я бы очень хотел начать этот монолог издалека или, по крайней мере, предварить его заявлением о своей несостоятельности. Однако способность данной собаки учиться новым трюкам уступает ее желанию забыть старые. Поэтому позвольте мне перейти прямо к делу.