Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

И с каждым километром тьма
Теплела, точно тон письма
Теплеет с каждою строкой,
Письма к тому, кто будет твой[123]

.             ..........................
Отдыхали на камне горячем и мокром.
Под водою прозрачное видели дно...[124]
             ..........................
Когда же легли все спать,
Вышел я на крыльцо:
Хотелось еще, опять
Продумать ее лицо...
На часах фосфорился час.
Туман возникал с озер[125].

И душу поэта посещает мир, новое смиренномудрое спокойствие:

Всех женщин всё равно не перелюбишь,
Всего вина не выпьешь всё равно...
Неосторожностью любовь погубишь:
Раз жизнь одна и счастье лишь одно[126]

.

Северянин говорит: «Людское свойство таково, что не людей оно пугает»[127]. Посреди дикого мира моря, лесов и озер, бродя со своей удочкой-«тростинкой» и стихами, поэт чувствует себя Паном, задумавшимся вдалеке от суеты, катастроф и борьбы «так называемых людей», двуногих «сверхзверей». Возвращаясь же к ним, он теперь чувствует много горечи и находит бичующие и призывающие к «Человеку» слова:

Чем эти самые живут,
Что вот на паре ног проходят?
Пьют и едят, едят и пьют –
И в этой жизни смысл находят...
Надуть, нажиться, обокрасть,
Растлить, унизить, сделать больно...
Какая им иная страсть?
Ведь с них и этого довольно...[128]

Новая строгая манера чтения пришла со строгостью нового содержания стихов. За сдержанными размеренными словами чувствуется скрытая волнующая сила.

За Свободу!, 1931, №294, 5 ноября, стр.6. Подп.: Л.Г.

Довид Кнут

1

Я,
Довид-Ари бен Меир,
Сын Меира - Кто - Просвещает тьмы,
Рожденный у подножья Иваноса,
В краю обильном скудной мамалыги...
Я помню всё:
Пустыни Ханаана,
Пески и финики горячей Палестины,
Гортанный стон арабских караванов,
Ливанский кедр и скуку древних стен
Святого Ерушалайми.

И страшный час:

Обвал и треск, и грохоты Синая,
Когда в огне разверзлось с громом небо...

Я помню всё: скорбь вавилонских рек,

И скрип телег, и дребезги кинор,
И дым, и вонь отцовской бакалейки –
Айва, халва, чеснок и папушой, –
Где я стерег от пальцев молдаван
Заплесневелые рогали и тарань.

Я,

Довид-Ари бен Меир,
Тысячелетия бродившее вино,
Остановился на песке путей,
Чтобы сказать вам, братья, слово
Про тяжкий груз любови и тоски –

Блаженный груз моих тысячелетий[129]

.

.......................

Так Кнут начинает первую книгу своих стихов.

Он пришел к нам из своих тысячелетий и предъявляет свое метрическое свидетельство, в котором написана вся величественная история его народа.

Кнут прав в своей строгой торжественности, с которой он представляется нам, - судьба предъявила к нему строгие требования, наполнив его древнею кровью - вином, бродившим тысячелетия, и дав ему мудрое имя - отзвук святых имен.

Довид - псалмопевец, царь и мудрец, усмиривший своим пением Саула, победивший пращою великана Голиафа.

Ари - значит Лев; это символ духовной силы, благородной воли.

Бен-Меир - т.е. сын Меира, т.е. сын света. Как толкует сам Кнут - того, «Кто - просвещает - тьмы».

Бог положил на душу поэта свою неистребимую печать: «Довид-Ари бен Меир», и, раз приняв на себя знаки Господней печати, душа уже никогда не освободится от сознания над собою высшей ветхозаветной Воли.

Испытанная веками покорность дышит в словах Кнута:

Лежу под тобою, Господи,
И так мне отраден груз.
Смотри: неустанно покорствую –
Тружусь, молюсь, боюсь.
Никакими пудами земными,
Превосходный Отец мой, не взвесить
Одно Твое имя,
А Ты на мне весь[130]

.