Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Блок и Добротолюбие в полях или рождение «человека» (души?) кончились 15 днями непрерывного восторга, когда всё вокруг меня лучилось нездешними («умными») лучами, отворявшими недра вещей - божественными рентгеновскими снимками был мир. Все эти дни я писал - стихами, не думая, что это стихи: - о своем восторге, о рентгеновских Господних лучах, смешении своей души с миром...

Тогда я знал, что стихи существуют для Беседы с Богом и брани, спора с собою. Что стихи - ритм души, ритм духа, ритм божественного творчества,  слово «нового завета» - нового для каждого нового человека, впервые приближающегося к Богу...

Меч. Еженедельник, 1934, № 11-12, 22 июля, стр. 26-28. Cp.: Wiktor Skrunda, «Zamysł poematu Lwa Gomolickiego Warszawa w świetle inwektyw Karola Radka i nauk mnicha Ewagriusza», Studia Slavica. XII. Literatura rosyjska na rozdrożach dwudziestego wieku. Pod redakcją naukową Wiktora Skrundy (Warsawa, 2003), str. 215-228.

Небесная встреча

1

Не скажу с детства, скорее из отроческих лет - под чьим влиянием - учебников? поглощенных тогда благонамеренных критик? - я почему-то вынес представление о трезвом гении Пушкина –

Ямщик сидит на облучке
в тулупе, красном кушаке...[274]

Лермонтов же был таинственным, окруженным крылатыми чуде­сами.

И потом, когда я впервые увидел, сколько чудесного притаилось за каждой строкой Пушкина, я вспомнил первое детское впечатление от него - это был страх, конечно, несознанный, детский, перед таинственными стихиями, во власти которых человек. Гаданье, пророческий сон Татьяны, Пиковая дама, Пир во время чумы, Метель, Русалка, Каменный гость, Медный всадник... и сколько ангелов, демонов, бесов... До сих пор жутью смертной веет на меня от этих строк:

И нет отрады мне - и тихо предо мной
Встают два призрака младые,
Две тени милые - два данные судьбой
Мне ангела во дни былые!
Но оба с крыльями и с пламенным мечом
И стерегут... и мстят мне оба,
И оба говорят мне мертвым языком!
О тайнах вечности и гроба[275]

.

Понял - был у Пушкина дар провиденья, а потом, оглянувшись и уже кое-что зная, увидел, что в этом-то даре и заключена власть Пушкина над литературой. Может быть, вся позднейшая русская литература - лишь истолкование его провидческих намеков.

Один из таких намеков - маленькоe стихотворение, 12 строк, с которыми всю жизнь боролся и не мог справиться Лермонтов. Три четверостишья, на которые искали ответа лучшие русские поэты и писатели, и нашел через столетье только один - –

2

Называется это предмирное и апокалипсическое видение «Ангел». Напомню его:

В дверях эдема ангел нежный
Главой поникшею сиял.
А демон мрачный и мятежный
Над адской бездною летал.

Дух отрицанья, дух сомненья

На духа чистого взирал
И жар невольный умиленья
Впервые смутно познавал.

Прости, он рек, тебя я видел,

И ты недаром мне сиял:
Не всё я в мире ненавидел,
Не всё я в мире презирал[276].

Лермонтов ничего здесь не прочел между строк. Даже намека не понял, почему названо «Ангел». Списал дословно, дозвучно партию демона, а где пришлось добавить от себя, сочинить ангельский ответ, - ничего не сумел, повторил с чужого голоса реплику ангела из средневековой мистерии.

Заставить ангела на демонское

                      «тебя я видел

И ты недаром мне сиял»

отвечать:

Дух беспокойный, дух порочный,

Кто звал тебя во тьме полночной?
Твоих поклонников здесь нет,
Зло не дышало здесь поныне!
К моей любви, к моей святыне
Не пролагай преступный след!
...Исчезни, мрачный дух сомненья[277],

значило обнаружить, что у дверей эдема душа писавшего никогда не была и беседы духов не слышала.

3