Приблизь лицо, Тебе шепну одно последнее наземное желанье: где зреет плод и бьется ветвь в окно, земное кончить там существованье. А до того, как жизнь Тебе отдам, пока придет свершенье огневое, снимать покос и счет вести плодам, и сыпать в пахоть семя золотое.
151
21
Теперь я не один, но с кем-нибудь: со зве- рем, дышащим в лицо дыханьем теплым, ще- кочащим горячей шерсткой грудь, когда в ночи грозой сверкают стекла; и только день омытый расцветет, я раскрываю миру света веки – все, что живет, что движется, зовет: деревья, звери, птицы, человеки – мне начинает вечный свой рас- сказ, давно подслушанный и начатый не раз; и даже хор мушиный над столами, следы, в песке застывшие, вчера... Мне говорят без- душными губами все утра свежие, немые ве- чера. Их исповедь движения и слова мне кажется к шагам моим тоской. Спуститься сердце малое готово к ним неизвестной разуму тропой. А иногда я думаю тревожно: когда скует бездвижье и покой, и будет мне страданье не- возможно,– увижу ли сквозь землю мир живой? Какие грозы мутными дождями мое лицо слезами оросят, когда в земле под ржавыми гвоздями ласкать земное руки захотят?
152
22
Как гусеница, видевшая свет, в коконе спит положенное время, так спал и я тревож- но много лет, и на груди моей лежало бремя. Я спал и бредя видел долго сны о испы- таньях и тоске паденья; сквозь сон я слышал зов из Тишины, и по лицу скользили дуновенья. Так брóдило Господнее вино в слепом, ле- жавшем неподвижно теле, томящей тьмой ночной окружено, пока глаза на землю не про- зрели.
ДУНОВЕНИЕ (1932)
153
Опять внушаешь песни золотые, Бог с голубой прохладою зрачков, как будто я влюблен в тебя впервые, а за спиной не тысячи веков. Ногами свесясь с камня гробового в согбенную от лет и скуки тьму, для ароматной радости земного к своим губам тростинку подниму. Когда поют восторгом древним звуки,– я помню все... я вижу все: века... и бледные от капель крови руки... и легкие от вздохов облака... В веках вращалось небо и молчало, и шел под ним из жизни в жизнь слепец туда, где вновь рождается начало и снова всходит медленный конец. Желаний крылья и падений грозы,– весь злой, смертельный и слепой урок на то был в жизни, чтобы я сквозь слезы увидел ныньче синенький цветок – его лучи и скромные ресницы, над ним – огонь сверкающего дня, и дальний крик в листве порхнувшей птицы, и близкий миг найденного меня.