в тот домик вещих навождений опасных шуток пиерид куда был завлечон евгений сей предок невских привидений где бес приняв служанки вид тайком щетину брил с ланит где и поныне простодушно картонный самовар радушно вьет пар бумажный и за ним где мнится Пушкиным Тувим в тот домик смытый наводненьем прибитый стиксовой струей к несуществующим селеньям кочующим в земле чужой пир иностранных философов и разных непростых гостей сзывает нынче Философов – в сень зыбкую родных теней идет улыбки расточая (за ним выносит Коваль плед) жмет руки лица примечая на нем по-старчески берет без пальцев старые перчатки но сей скитальческий наряд венчают гордые повадки но реч резка но зорок взгляд он сам собраньем руководит калач сам режет он и уж готовя выговор находит философическую чуш круг неучтивейших проделок: зачем оратор вздор понес зачем на донышках тарелок картонных Чапский чертит нос Чехович точит эпиграмму я «протокол» строчу упрямо Бэ тяжкодумит Зэт косит через плечо на чьи-то косы когда решаются вопросы времен последних – в нас вперен глаз вопиющего с испугом и мировой оксиморон топорщится квадратным кругом вонзен пытливохладный взгляд в сей строй идей им здесь сличонных соединенных в дивный ряд и без пощады обличонных не буколический приют – пресс умозрительной машины все исторические вины все тени ожидает тут так посреди своих скитаний укрытый мглой богини дланей глубин познаний новых из смотрел на пир чужой Улисс