Сочинения, том 1 (1839 – 1844)

Английский национальный характер существенно отличен как от немецкого, так и от французского; ему свойственно неверие в свою способность уничтожить противоположность и вытекающее отсюда полное подчинение эмпирии. И чисто германский элемент также превратил свой абстрактный внутренний мир в абстрактную внешнюю форму, но эта последняя никогда не теряла следов своего происхождения и оставалась всегда подчинённой этому внутреннему миру и спиритуализму. Французы также придерживаются материальной, эмпирической стороны; но так как эта эмпирия представляет собой непосредственное национальное направление, а не побочное следствие расщеплённого в себе самом национального сознания, то она выражается в национальной, всеобщей форме, проявляется как политическая деятельность. Немец утверждал абсолютную обоснованность спиритуализма и поэтому стремился развить всеобщие интересы человечества в религии и позднее в философии. Француз противопоставлял этому спиритуализму материализм как абсолютно оправданный и принимал поэтому государство как вечную форму этих интересов. Но англичанин не имеет всеобщих интересов, он не может о них говорить, не затрагивая больного места – противоречия; он в них не верит и имеет только частные интересы. Эта абсолютная субъективность, раздробление всеобщего на множество частностей, конечно, германского происхождения, но, как уже сказано, она оторвана от своего корня, а потому действует только эмпирически и в этом именно отличие английской социальной эмпирии от французской политической эмпирии. Деятельность Франции всегда была национальной, с самого начала сознающей свою целостность и всеобщность; деятельность Англии была работой независимых, стоящих рядом друг с другом индивидов, движением несвязанных атомов, редко действовавших как целое, да и то лишь по мотивам индивидуального интереса. Отсутствие единства этих индивидов именно сейчас проявляет себя в общей нужде и полной разобщённости.

Иными словами, только Англия имеет социальную историю. Только в Англии индивиды как таковые, не представляя сознательно всеобщих принципов, способствовали национальному развитию и приблизили его к развязке. Лишь здесь масса действовала как масса, во имя своих собственных частных интересов; лишь здесь принципы претворялись в интересы, прежде чем они могли оказывать влияние на историю. Французы и немцы также постепенно приходят к социальной истории, но её у них ещё нет. И на континенте существовали бедность, нищета и социальное угнетение, но это не имело влияния на национальное развитие; напротив, нищета и бедность рабочего класса современной Англии имеют национальное, больше того, всемирно-историческое значение. На континенте социальный момент ещё совершенно скрыт под политическим, ещё совершенно не отделился от него, тогда как в Англии политический момент был постепенно преодолён социальным и поставлен ему на службу. Вся английская политика в основе своей имеет социальный характер, и лишь потому, что Англия не вышла ещё за пределы государства, что политика для неё – средство крайней необходимости, лишь поэтому социальные вопросы проявляются как политические.

Пока государство и церковь – единственные формы, в которых осуществляются всеобщие свойства человеческой сущности, до тех пор о социальной истории не может быть и речи. Поэтому древний мир и средневековье также не могли обнаружить никакого социального развития; лишь реформация, – первая, ещё робкая и смутная попытка противодействия средневековью, – вызвала социальный переворот, превращение крепостных в «свободных» работников. Но и этот переворот не имел особо длительного влияния на континенте; более того, он осуществился здесь, собственно, только с революцией восемнадцатого века, в то время как в Англии с реформацией поколение крепостных превратилось в vilains, bordars, cottars^{192} и таким образом в класс лично свободных работников, а восемнадцатый век уже развил здесь последствия этого переворота. Почему это произошло только в Англии – разъяснено выше.