Главный инженер, костлявый, угловатый, весь немного встрепанный, имел вид человека, заверченного до головокружения. Одевался он небрежно, морщины тоже небрежно, как бы наспех, перечеркивали его лицо во всех направлениях. Такая внешность создавала своеобразный удобный стиль. Трудно обижаться, если такой человек что-нибудь забудет, недослышит, неловко надоедать ему мелочами. Но там, где дело касалось действительно важных вещей, главный инженер ничего не забывал и не упускал. Он умел, сохраняя замученное выражение лица, спокойно обдумать и решить быстро и безошибочно.
Сейчас уже дело сводилось не к ремонту самописцев – необходимо отрезвить этого фантазера, выбить у него из головы мальчишеский идеализм. Ну и кадры, возись с такими! Туман и грезы.
Посмеиваясь, он рассказал Лобанову, как недавно явился к нему один горе-изобретатель с идеей немедленного перевода всех электростанций на атомную энергию. Установить атомные реакторы и все такое силами самой Энергосистемы.
– А когда я стал отказываться, назвал меня консерватором. У вас тоже нечто вроде. Если бы вы не были новичком на производстве, я бы вас живо выставил за дверь с вашими требованиями, – добродушно признался главный инженер. – Что мы тут, олухи царя небесного? Сами не знаем, что к чему? Мы на земле живем. На земле, – с удовольствием повторил он, – не на небесах. Откуда я вам высижу деньги, людей? У нас хозяйство плановое. Дойдет до вас очередь – пожалуйста. Рад бы душой, да хлеб-то чужой. Сперва станции оснастим, – он поднял палец, – нам надо энергию безаварийно производить. Электроэнергию, а не приборы. До тех пор мобилизуйте внутренние ресурсы. – Тут он выбрался на дорожку испытанных доводов, которыми успешно усмирял слишком настойчивых сотрудников.
Обычно в таких случаях дело кончалось тем, что он удовлетворял какое-нибудь одно из десяти требований, и подчиненный уходил, довольный своим упорством. Поведение Лобанова не обещало ничего похожего. Он невозмутимо сидел, закинув ногу на ногу, покачивая ногой в такт словам главного инженера.
– Насчет планового хозяйства я согласен, – сказал Лобанов. Он снова открыл свою папку и стал выкладывать бумаги. – Закупленная для лаборатории аппаратура разошлась по станциям… Деньги, ассигнованные на ремонт лаборатории, в действительности израсходованы на диспетчерскую службу – раз, на ремонт жилого дома – два… – Он дотошно перечислил все до последней копейки.
«А говорили, что теоретик, не от мира сего, – подумал главный инженер. – Как бы не так! Что называется, наскочил топор на сучок».
– …Далее. Восемь человек, числящиеся в штате лаборатории, работают в других отделах.
– Вот это безобразие! – вырвалось у главного инженера.
Лобанов, не отрываясь от бумаг, сообщил:
– Между прочим, ваша вторая секретарша числится лаборантом.
Щеки главного инженера надулись, он еще секунду силился удержаться и вдруг, отвалясь на спинку кресла, захохотал, подняв руки кверху…
От главного инженера Андрей вернулся воодушевленный, сразу собрал руководителей групп.
Все вопросы снабжения будут решены в ближайшее время, тематика будет пересмотрена, штаты укомплектованы. Его спросили, как с ремонтом. Прекратить! Передаем в мастерские. Он был доволен, что может уже чем-то реальным порадовать товарищей. Теперь за работу. Начинаем подготовку к исследованиям. Пока что готовимся за счет внутренних резервов, покажем, что мы не иждивенцы.
Его воодушевление действовало заразительно на всех, кроме Кривицкого. Этот безнадежный скептик уныло заключил:
– Вот с ремонтом – факт, остальное – бабушка надвое сказала. Надвое, а то и натрое.
– Не бабушка, а главный инженер, – сухо поправил его Андрей. Однако замечание Кривицкого запомнил.
Майя Устинова молчала.
Если бы Лобанова постигла неудача, если бы он вернулся от главного убитый и опечаленный, она стала бы на его сторону. В лаборатории, если не считать Борисова, он до сих пор оставался, в сущности, одиноким. Но сейчас, когда все приветствовали его как победителя, она почувствовала себя униженной, она почти возненавидела его. И себя она ненавидела за все эти мелкие, завистливые, пакостные чувства. Она перестала быть откровенной. Молчит и ждет. Злорадно ловит всякое недовольство Лобановым. Радуется, когда Морозов говорит: «При вас, Майя Константиновна, было лучше». И походка у нее изменилась. Нет прежней уверенности. Ну а что делать? Ей надо найти такую работу, чтобы утвердить себя в собственном мнении. Так дальше продолжаться не может.
Глава девятая
В этот вечер Рита предложила встретиться у Консерватории. Андрей решил, что она хочет пойти на концерт, но, когда он приехал, темный подъезд Консерватории был заперт. Он ждал, теряясь в догадках, немного раздосадованный и встревоженный. Рита вышла из-за угла, взяла его под руку и снова повернула за угол.
– Не спрашивай, ни о чем не спрашивай, – посмеивалась она.