Сочинения. Том 2. Иду на грозу. Зубр

А может, она сказала не «душит», а «гасит», нет, она сказала как-то иначе, точнее. Как быстро все забывается! Желтое плюшевое кресло, в котором она любила работать, поджав ноги. Прикосновение ее плеча, всякий раз ошеломляющее, как будто ничего не было и все только начинается. А на перроне она стояла в красном пальто и красных рукавичках, и мы говорили про крокодилов, а потом про лыжную мазь – ни о чем другом, только про лыжную мазь.

– Что тут смешного! – сказал Голицын. – Ошибаетесь, на этот раз не удастся, я вас заставлю заниматься делом.

«Хорошо бы сейчас превратиться в крокодила, – думал Крылов, – огромным крокодилом выползти из-под стола. Представляю их физиономии! Зиночка бы закричала, а старик возмутился бы: „Прекратите свои выходки, как вам не стыдно!“».

Голицын взял портфель, шляпу и без всякого перехода, тем же ворчливым голосом сказал:

– Сергей Ильич, подавайте заявление на конкурс. Крылов тупо застыл, раскрыв рот.

– Ну что вы уставились? – рассердился Голицын. – Подавайте заявление на должность начальника лаборатории.

Воцарилась оглушительная тишина. Все посмотрели на Агатова. Губы его сжались, почти исчезли. Какое-то мгновение казалось, что и сам Агатов исчез, остался только строгий темно-серый костюм.

Только Голицын делал вид, что ничего не замечает. Старчески семеня ногами, он подошел к Ричарду:

– Чтобы к понедельнику прочитали «Фауста». Небось всякими Хемингуэями упиваетесь.

– Я этого «Фауста»… я его наизусть выучу! – восторженно сказал Ричард.

– Чего радуетесь, чего радуетесь! – фыркнул Голицын. Не оборачиваясь, ткнул пальцем в сторону Крылова. – У него тоже сумбур в голове, но хоть какие-то идеи копошатся. – Он закрыл один глаз, покосился на Агатова. – Хоть и завиральные… Планы составлять научится. Бумажки, промокашки, кнопки, скрепки… А нам идеи нужны. Дефицит. Профессор Оболенский покойный на папиросных коробках всю бухгалтерию вел…

Так всегда в трудные минуты – напускал на себя стариковскую чудаковатость. Подслеповато щурился, кричал отрывисто, громко, как глухой. Поди подступись! Шестьдесят девять лет, склероз.

Самое удобное было считать, что Крылов ошалел от счастья и поэтому не в силах ничего ответить. Глаза его оставались дремотно-далекими. Все видели это, и всем было стыдно перед Голицыным.

Бочкарев пихнул Крылова локтем, прошипел, как маленькому:

– Скажи спасибо.

– Ну да, – сказал Крылов, – спасибо.

Теперь, когда он вспомнил слова Наташи про лед, он понял, что ему хотелось вспомнить что-то другое, но что – он не знал. Он смотрел, как шевелились морщинистые губы Голицына, и блестела во рту золотая коронка, и шевелились толстые, сочные губы Ричарда, и накрашенные губы Зиночки, и прикрытые усиками губы Матвеева. Все шевелили губами и стояли на месте. Им можно было, как в дублированном фильме, подгонять совсем другие слова.

Голицын повел плечом, и все отошли, оставили их вдвоем.

– Что с вами, Сергей Ильич? – спросил Голицын.

«Зачем мы расстаемся? – сказала Наташа. – Я все понимаю, но что мы делаем?»

– Да, да, вы не волнуйтесь, – сказал Голицын, – все будет хорошо, все образуется.

Наивысшее удовольствие, какое мог бы Крылов себе доставить, – это собрать из всех бумаг здоровенный кляп и засунуть в рот старику.

Глава третья

Клубом служила верхняя площадка запасной лестницы. Здесь пахло табаком, стояли ведра уборщиц, щетка, старые урны – всего этого было достаточно для уюта. Ни одна лаборатория не имела такого милого местечка. В главном здании коридоры были слишком чистые и светлые, там приходилось маяться в просторной гостиной, обставленной новенькими креслами.

Они сидели на перилах, курили, и Бочкарев пытался выяснить, какая муха укусила старика, откуда это неожиданное предложение. В последнее время Голицын наконец решился выступить против академика Денисова, и тут Крылов и Бочкарев были целиком на стороне своего шефа, и, может быть, зная это, он хотел укрепить тылы. А может, он просто задумался о наследнике.

– Ты вполне подходишь для наследного принца, – говорил Бочкарев. – Кандидат, физик, подаешь надежды, молод. Чего мы будем гадать, бери и властвуй.

– А зачем мне это нужно? – спрашивал Крылов.

– Вот тебе и на. Приехали! Лабораторией должен руководить ученый. А нашей – физик. Старик чувствует.

– Ох этот старик!