5.7.29. Вот почему некоторые умышленно прилагают старания к тому, чтобы невозможно было прийти ни к какому заключению, возражая по поводу любого названия. Если ты назовешь испытывающего жажду «стремящимся к питью», они станут возражать по поводу употребления слова «стремиться», заявляя, что стремление есть нечто изысканное и оно может быть присуще только мудрецу, а значит, его следует определять как разумное побуждение к некоторому удовольствию, в той мере, в которой оно необходимо. Не соглашаются они называть это и словом «вожделеть», ведь жажда не только у простолюдинов, но и у людей достойных, а вожделение есть само по себе нечто низкое и имеется только у простолюдинов, ведь оно является стремлением, непреодолимо влекущим к осуществлению желаемого.
5.7.30. Если же кто-нибудь не станет давать такого длинного определения, а просто скажет, что это неразумное стремление, то они будут напыщенно порицать такого человека, часто многократно превосходящего их не только в знании вопросов, но и в том, как он пользуется названиями.
5.7.31. Разумеется, таких было немало и среди древних, ведь и сам Платон говорит о людях, которые пользовались названиями, переосмысленными по-новому; мне кажется, что и теперь из-за них он не просто написал одно название явления, которое собирается исследовать, но специально перечислил все слова, которыми его можно назвать.
5.7.32. Ведь можно заметить, что одно и то же явление он называет следующими словами: «желать», «вожделеть», «порываться», «одобрять», «стремиться», «жаждать», «хотеть», «быть склонным», а противоположное явление — «не хотеть» и «не стремиться».
5.7.33. Ведь он положил себе ясно доказать то, что он хочет, и заботится только о доказательстве, полностью подчинив ему словесное выражение и не вдаваясь в мелочные споры о словах и слогах.
5.7.34. В предыдущем рассуждении он показал, что вожделеющее начало является иным по отношению к разумеющему. Мне показалось излишним приводить все его рассуждение, ведь желающий сам может прочитать подряд весь отрывок из книги.
5.7.35. Но поскольку, как мне кажется, имеет смысл привести конец предыдущего рассуждения, для того чтобы переход ко второй главе оказался более понятным, то я не поленюсь это сделать.
5.7.36. «— Значит, у человека, испытывающего жажду, поскольку он ее испытывает, душа хочет не чего иного, как пить, — к этому она стремится и порывается.
— Очевидно.
5.7.37. — И если, несмотря на то что она испытывает жажду, ее все-таки что-то удерживает, значит, в ней есть нечто отличающееся от вожделеющего начала, побуждающего ее, словно зверя, к тому, чтобы пить. Ведь мы утверждаем, что одна и та же вещь не может одновременно совершать противоположное в одной и той же своей части и в одном и том же отношении.
— Конечно, нет.
5.7.38. — Точно так же о том, кто стреляет из лука, было бы, думаю я, неудачно сказано, что его руки тянут лук одновременно к себе и от себя. Надо сказать: “Одна рука тянет к себе, а другая — от себя”.
— Совершенно верно.
— Можем ли мы сказать, что люди, испытывающие жажду, иной раз все же отказываются пить?
— Даже очень многие и весьма часто.
5.7.39. — Что же можно о них сказать? Что в душе их присутствует нечто побуждающее их пить, но есть и то, что пить запрещает, и оно-то и берет верх над побуждающим началом?
— По-моему, так.
— И не правда ли, то, что запрещает это делать, появляется — если уж появляется — вследствие способности рассуждать, а то, что ведет к этому и влечет, — вследствие страданий и болезней?
— По-видимому.
5.7.40. — Мы не без основания признаем двойственными и отличающимися друг от друга эти начала: одно из них, с помощью которого человек способен рассуждать, мы назовем разумным началом души, а второе, из-за которого человек влюбляется, испытывает голод и жажду и бывает охвачен другими вожделениями, мы назовем началом неразумным и вожделеющим, дружественным всякого рода удовлетворению и наслаждениям»[400].
5.7.41. Посредством этих слов он доказал, что разумная часть души отличается по роду от вожделеющей.
5.7.42. Но, как я сказал прежде, я ни в коем случае не собираюсь доказывать, что эти две части души различаются по своему роду, но для дальнейшего было бы достаточно неоспоримо доказать, что разуметь и желать пищи, или питья, или любви не есть функции одной и той же способности души, чего Хрисипп вместе с другими стоиками каким-то образом не понял.
5.7.43. Но, как я уже говорил, простительно не знать чего-то, но непростительна такая вот небрежность в рассуждении: приводить в доказательство своего учения слова комических или трагических поэтов — людей, которые ничего не пытаются доказывать, но лишь украшают то, что, по их мнению, приличествует произносить тому или иному действующему лицу их драмы, посредством словесного выражения, и при этом не упоминать и не попытаться опровергнуть того, что сказал Платон в доказательство этого, но принимать как уже доказанное, что где есть страсти души, там есть и разумение.