У вечерни два человека —Поп да сторож в чуйке заплатанной.На пороге железного векаСтою, мертвец неоплаканный.Бог мой, с пузом распоротым,Выдал миру тайны сердечные;Дароносица распластана молотом,Ощипаны гуси — серафимы млечные.Расстреляны цветики на проталинкахИ мамины спицы-кудесницы…Снегурка в шубейке и валенкахХнычет у облачной лестницы.Войти бы в Божью стряпущую,Где месяц — калач анисовый…Слезинка над жизненной пущеюРасцветет, как сад барбарисовый.Спицы мамины свяжут Нетленное —Чулки для мира голопятого,И братина — море струнно-пенноеВыплеснет Садко богатого.Выстроит Садко Избу соборную,Подружит Верхарна с КривополеновойИ обрядит Ливерпуль, Каабу узорнуюВ каргопольскую рубаху с пряжкой эбеновой.
325
Убежать в глухие овраги,
Убежать в глухие овраги,Схорониться в совьем дуплеОт пера, колдуньи-бумаги,От жестоких книг на земле.Обернуться малой пичугой,Дом — сучок, а пища — роса,Чтоб не знать, как серною вьюгойКурятся небеса.Как в пылающих шлемах горыНавастривают мечи…Помню пагодные узоры,Чайный сад и плеск че-чун-чи.Гималаи видели ламуС ячменным русским лицом…Песнописец, Волгу и КамуИсчерпаю ли пером?Чтобы в строчках плавали барки,Запятые, как осетры…Половецкий голос татаркиЧеродейней пряжи сестры.В веретенце жалобы вьюги,Барабинская даль в зурне…Самурай в слепящей кольчугеКупиною предстанет мне.Совершит обряд харакири:Вынет душу, слезку-звезду…Вспомянет ли о волжской шириКитайчонок в чайном саду?Домекнутся ли по Тян-Дзину,Что под складками че-чун-чиЗапевают, ласкаясь к сыну,Заонежских песен ключи?
326
Незримая паутинка
Незримая паутинкаЗвенит как память, как миг.Вьется жизненная тропинкаПеревалом пустынных книг.Спотыкаюсь о строки-кварцы,О кремни точек, тире.Вотяки, голубые баварцыПритекают к Единой заре.На пути капканами книги:Тургенев, жасминный Фет.На пламенной ли квадригеВознесется русский поэт?Иль как я, переметной сумкойБудет мыкать горе-судьбу?Ах, родиться бы недоумкойПеснолюбящему рабу!Не знать бы «масс», «коллектива»,Святых имен на земле…Львиный Хлеб — плакучая иваС анчарным ядом в стволе.