Сочинения в 2 томах. Т.1

Не содержит в себе почтения к Богу и утверждение, что в нашем уме существует его идея; ведь идея есть наше понятие (conceptus), а всякое наше понятие касается только конечного. Невозможно применить к нему понятие частей или целого, ибо это также атрибуты конечного, нельзя говорить, что он находится в каком-то месте, ибо занимать место означает иметь со всех сторон определенные границы и размеры. Нельзя говорить и о том, что он находится в движении или пребывает в покое, ибо и то и другое предполагает нахождение в каком-то месте [126]. Не подобает утверждать существование множества богов, ибо множество не есть бесконечность. Далее, что касается атрибутов, определяющих его блаженство, недостойны Бога такие, которые обозначают претерпевание (если только понимать их не в смысле аффекта, а метонимически, как результат), такие, как раскаяние, гнев, сострадание, либо те, которые означают недостаток чего-либо, как стремление, надежда, желание и та любовь, которая называется страстью. Ведь все это суть выражение недостатка, неудовлетворенной потребности, ибо невозможно представить, чтобы кто-нибудь стремился, надеялся, желал чего-либо, кроме того, чего он лишен и в чем нуждается. Недостойны Бога, наконец, и атрибуты, означающие способность претерпевания, ибо понятие претерпевания есть выражение ограниченной силы и зависимости от другого. Следовательно, когда мы приписываем Богу волю, ее не следует понимать как подобную нашей, называемой разумным стремлением. Ведь если бы Бог пожелал нечто, то он нуждался бы в этом, а говорить так – значит оскорблять Бога. Следовательно, нужно предположить, что воля Бога не аналогична нашей воле, чего, однако, понять мы не можем. Подобным же образом, когда мы приписываем Богу зрение и прочие чувственные восприятия, а также знание и ум, которые в нас суть не что иное, как движение души, возбужденной внешними вещами, действующими на органы чувств, не следует думать, что нечто подобное происходит и с Богом: ведь это бы означало, что его могущество зависит от чего-то еще, а это уже не есть высшее блаженство. Следовательно, тому, кто желает относить к Богу иные имена кроме тех, которых требует разум, с необходимостью придется прибегнуть к таким отрицательным именам, как бесконечный, вечный, неисповедимый, либо к превосходным степеням, как наилучший, величайший, могущественнейший и так далее, либо именам, не требующим определения, как добрый, справедливый, мощный, создатель, царь, и тому подобным. Такое употребление не означает, что мы хотим сказать, что такое Бог, ибо это означало бы ограничить его пределами наших представлений, но выразить собственное восхищение и повиновение, что есть проявление нашего смирения и беспредельного почтения [127]. Ибо разум диктует нам единственное имя, способное обозначить природу Бога,- существующий, или проще – то, что есть, и единственное, выражающее его отношение к нам,- Бог, которое охватывает понятия царь, и господин, и отец.

15. Что касается внешних действий, которыми должно чтить Бога, то самое общее требование разума состоит в том, чтобы они, подобно атрибутам, служили бы выражением душевного настроения почитающего. Прежде всего это относится к молитвам. Тот, кто творит священные изображения из золота или из мрамора, еще не чтит богов, а чтит лишь тот, кто молит их. Ибо молитвы суть выражение надежды, а надежда есть признание божественного могущества и доброты. Во-вторых, это выражение благодарности, являющееся выражением того же внутреннего состояния, только в первом случае молитвы предшествуют благодеянию, благодарность же следует за ним. В-третьих, дары, то есть приношения и жертвы, ибо они суть выражения благодарности. В-четвертых, не следует клясться никаким другим именем, кроме [имени] Бога. Ведь клятва есть призывание гнева человеком против самого себя в случае нарушения им обещания и того, кто может знать, нарушил он обещание или нет, и может наказать его, сколь бы могуществен тот ни был, что доступно одному Богу. Ведь если бы был какой-нибудь человек, от которого не могли бы скрыться преступления его подданных и которому не могла противостоять никакая человеческая сила, то было бы достаточно данного слова без всякой клятвы, а нарушение этого слова могло бы быть наказано человеком, следовательно, не было бы никакой нужды в клятве.