Лица их светились по настроению, то разгораясь, то погасая: были то белыми, то желтыми, то синими. Изменение блеска и окраски лиц не походило на удивительный цветовой язык вегажителей, скорее, напоминало наше покраснение и побеление, но только усиленное до зловещности.
Орлан поднял вверх голову - не повернул ее на шее спереди назад, как делаем мы, когда «поднимаем» голову, а именно приподнял: шея вдруг удлинилась и голова пошла вверх над плечами сантиметров на тридцать. Потом мы дознались, что таков способ приветствования у разрушителей: они учтиво вздымают головы, как наши предки приподнимали шляпы.
Не опуская головы, Орлан заговорил:
- Ни один из ходовых механизмов корабля не действует. Что вы сделали с ними?
- Виноваты в этом вы, ведь вы заблокировали наши аннигиляторы, - сказал я.
- Мы разблокировали их, но мы не знаем схем ваших аппаратов. Объясните, как обращаться с ними.
- Этого не будет, - объявил я. - Командующий ими корабельный мозг поврежден. Но если бы мы и знали, как обращаться с аннигиляторами без него, мы все равно не раскрыли бы наших секретов.
Голова Орлана упала. Это было так неожиданно, что я вздрогнул, а Мэри вскрикнула. Шея исчезла вся, а голова наполовину провалилась в грудную клетку, при этом раздался звук, как при ударе хлопушкой. Над плечами Орлана теперь торчали лишь лоб и два глаза, и эти не исчезнувшие остатки лица синевато пылали. Так мы впервые увидели, как разрушители выражают свое неодобрение и негодование.
- Я сообщу об этом Великому, - донесся из недр Орлана, словно из ящика, измененный голос.
- Пожалуйста, - сказал я.
Он собирался уходить, когда я задержал его:
- Можно задать несколько вопросов?
- Задавайте, - голова его возвратилась в естественное положение.
- Вопросы такие. Что вы собираетесь с нами делать? Кто такой Великий разрушитель? Откуда вы знаете, как меня зовут и кто я? Как вы обучились человеческому языку? Как вы проникли на наш звездолет?
- Ни на один из этих вопросов ответа пока не будет, - сообщил он, опять с хлопаньем втягивая голову в плечи. Но тут же возвратил ее в прежнее состояние. - А получите ли вы ответ потом, решит Великий.
Я снова не дал ему уйти:
- Тогда скажите, что мы можем и чего не можем делать?
- Можете делать все, что делали прежде, за одним исключением: доступ к механизмам корабля воспрещен.
- Раскройте стереоэкраны в обсервационном зале, - попросил я. - Надеюсь, вам не повредит, если мы полюбуемся светилами вашего красочного скопления?
- Светилами любоваться можно, - бросил он, упархивая.
3
В отчете Ромеро описаны те первые дни плена, когда мы еще находились на звездолете, - и наши тревоги, и недоумения, и овладевшее многими отчаяние, и бешенство, клокотавшие в других, и знакомство с суровыми стражами, и столкновения, неизбежно возникавшие между нами и ними. Из тех дней я всего яснее запомнил, что меня непрерывно грызли жестокие вопросы, я непрестанно искал на них ответа и ответа не находил, а на некоторые и сегодня, по прошествии многих лет, не могу найти ответа. И самым мучительным из вопросов была мера моей вины в том, что совершилось. Ни на кого ответственность я переложить не мог. Везде было одно: моя вина. Временами от этих мыслей сохла голова.
Лишь двум друзьям я мог поверить свои терзания - Мэри и Ромеро, и оба спорили со мной. Мэри видела лишь катастрофическое сочетание несчастных обстоятельств, Ромеро твердил, что психологию нужно оставить историкам, а мое дело - анализировать положение.
- Я понимаю, вам странно, что именно я обращаюсь с призывом забыть о психологии, - сказал он как-то. - Друг мой, копается много в прошлом тот, кто пасует перед будущим, а ваша область - будущее, уж таков вы. Давайте же распутывать загадки, поставленные появлением разрушителей.
Больше Мэри с Ромеро разобрались в моем состоянии маленький космонавт с Астром. Мы встретились с Камагиным возле обсервационного зала, и он остановил меня.
- Адмирал, - сказал он, волнуясь, - вы имеете все основания быть недовольным мною…
Я возразил:
- У вас еще больше оснований быть недовольным мною.
- Нет! Тысячу раз - нет! - воскликнул он. - Даже МУМ не предвидела того, что совершилось, а человек, вы или я, не больше чем человек. Я давно собирался извиниться, Эли…
Я отошел от него растроганным. В этот же день Астр сказал мне:
- Мне очень жалко тебя, отец!
Он сидел в моей комнате и смотрел стереоленту с видами Земли: пейзажи незнакомой ему планеты - Гималаи, Сахара, Восточный океан, стоэтажные здания Столицы.
- Почему? - спросил я рассеянно.
Мне вообразилось, что слова его имеют отношение к картинам.
- Я подумал, что не ты, а я адмирал, и что я сжег два своих корабля, а третий сдал в плен… И мне не захотелось жить, а тебе ведь хуже, ты - не играешь в адмирала…
- Играй, пожалуйста, в игры не выше солдата или инженера, - посоветовал я и вышел из комнаты. Я страшно разнервничался.
В обсервационном зале мы видели изо дня в день одно и то же: яркие звезды, зеленые огни эскадры.