Сочинения в 3 томах. Том 2. Диктатор

Путрамент показался в дверях, когда в здании остались одни сторожа. Почти час перед этим я смотрел последние известия. Омар Исиро передавал на весь мир о сердечном приступе Гамова. Я увидел со стороны, как Гамов хватался рукой за мое плечо, как к нам спешили Прищепа и Гонсалес, как мы четверо медленно - чтобы не трясти - несли Гамова, а вокруг кричали, сновали разные люди - приглашенные на заседания, охрана, выскочивший из толпы врач… А за рубежом пока только обсуждалось происшествие в Адане - правда, уже собирались на улицах кучки людей, но дальше не шло: буря, разразившаяся в следующие дни, еще не чувствовалась, она только скрытно набирала силы. Помню, что я даже рассердился - все же произошли события мирового масштаба: назначен референдум, подобного которому еще не было в истории, и временно вышел из строя самый властительный в мире человек, не президент, даже не король, а диктатор. На такое происшествие должны были откликнуться политики, общественные деятели, оно должно было порождать волнение, собирать толпы на площадях…

Уже спустя два дня я еще больше поражался тому возбуждению, которое произвела драма в Адане, но по-иному - оно было больше всего, что я мог вообразить…

В дверь вошли два охранника, за ними Франц Путрамент.

- Разрешите войти, генерал? - вежливо осведомился президент Нордага.

- Вы уже вошли, зачем же спрашивать разрешения? - сказал я.

- Я еще могу повернуть обратно, если не получу разрешения.

- Вряд ли это позволят ваши сторожа. Входите и располагайтесь в кресле, Путрамент. Вы свободны, - сказал я охранникам и снова обратился к Путраменту: - Вы сильно изменились, президент. Когда я увидел вас лихо скачущим на площадь, вы показались мне не солидным мужчиной, а лихим парнем, кем-то вроде кортезских ковбоев, те ведь стариками не бывают, то ли вообще бессмертны, то ли погибают задолго до естественной смерти.

- Я и был ковбоем, генерал. И как раз в юности. И как раз в столь нелюбимой вами Кортезии. И даже считался хорошим загонщиком скота. Иногда удивляюсь, зачем я променял лошадей на министров и генералов. С лошадьми мне проще общаться, чем с лидерами политических партий.

- Эти хорошие мысли вам стали являться после поражения в войне с нами? - сочувственно поинтересовался я.

- И до поражения. Но я хотел не о лошадях. Если позволите…

- Позволяю. Итак, вы хотите мне что-то сообщить? Или попросить?

- И сообщить, и попросить.

Он вдруг стал смущаться. Вероятно, он доселе только требовал и командовал, а сейчас явился просить - дар слова такая ситуация не умножала. Я слушал и рассматривал его. Конечно, внешности он был незаурядной - высокий, стройный, по-военному четкий, с хорошо вылепленной головой, рыжие кудри, рыжие усики, почти белесая короткая бородка, яркие голубые глаза… Но он уже старел, об этом свидетельствовали морщины на шее и склеротическая прозрачность кожи на руках. Я часто замечал, что многие люди начинают стареть не лицом, а руками и шеей, лицо еще свежее, а шея дрябнет и кожа рук становится восковой. Франц Путрамент принадлежал к этому типу людей.