Сочинения в четырех томах. Том 4

— Отель «Риц» рад приветствовать вас, — объявил он.

Выглядел я страшно. Четырехдневная щетина, воспаленные, запавшие глаза, кожа мертвенно-серая, в красных пятнах. Иными словами, из зеркала на меня глядел хорошо поджаренный вурдалак.

С деликатностью, которой в них никто бы не заподозрил, мои спасители помогли мне выбраться из машины и почти отнесли меня к пикапу. Я не мог выпрямиться. Мне казалось, что мои мускулы свернулись, как дорожка, когда полусогнутого меня доволокли до постели. Уже потом, лежа, я стал распрямляться, испытывая невероятную боль и одновременно чувство невыразимого облегчения. Эван перенес брезент с моего автомобиля на крышу пикапа.

«Останься, Эван», — написал я, потому что боялся, что он все-таки рванет за врачом.

Эван, по-видимому, колебался, поэтому я дописал: «Пожалуйста, не уезжайте».

— Боже мой, — пробормотал он, прочитав это. — Не бойся, мы никуда не уедем.

Эван был очень взволнован. А ведь он не любил меня, и во время съемок «Автомобиля» изводил меня, как мог.

Глоток за глотком я пил пиво. По сравнению с тем, как болело мое горло, ангина была детской игрушкой; целебная жидкость делала свое дело, и через некоторое время я уже мог шевелить распухшим языком.

Эван и Конрад обсуждали предстоящий маршрут. Как оказалось, в ближайшем кемпинге, Скукуэе, не был заказан ночлег, а до Сатары, где нас ожидали, было два часа езды.

Решили ехать в Сатару, что, по-моему, было разумнее.

— Ну и прогулка, — заявил Эван. — Здесь чертовски жарко. Останови где-нибудь в тени, устроим ленч. Уже второй час, и я хочу есть.

Это уже было больше похоже на того Эвана, которого я знал и не любил.

«Хорошенько запомни это место, мы сюда вернемся», — написал я.

— Мы пошлем кого-нибудь за твоей машиной, — ответил Эван. — Потом.

Я помотал головой.

«Мы должны сюда вернуться».

— Зачем?

«Чтобы поймать Дэна на месте преступления».

Они смотрели на меня с удивлением.

— Но как? — спросил Эван.

Я написал как. Еще во время чтения у Эвана заработало воображение. Конрад хмурил брови, и было видно, что и он прикидывает, как и что сделать. Я знал, что моя идея придется по вкусу.

— Боюсь, он не даст нам этого сделать, дорогуша, — сказал Конрад.

Я позволил себе не согласиться с ним.

— А его соучастник? — спросил Эван. — Как его искать?

«Он умер».

— Умер? — они смотрели на меня с недоверием. — Ты имеешь в виду Уэнкинса?

Я кивнул. Я устал. «Все расскажу, когда смогу говорить», — написал я. Мы ехали по узкой заросшей дороге, которая несколько дней была лишь отражением в зеркале.

Конрад вел машину, а Эван набрасывал план местности. Оказалось, что нашли они меня совершенно случайно, дорогою этой давно никто не пользовался, она вела к давно высохшему водопою. Дорога эта примыкала к другой, а та, в свою очередь, к одной из асфальтированных. Эван заявил, что он легко найдет мою машину. Вчера, добавил он, они обшарили все боковые дороги, между Скукуэой и Нумби. Сегодня они искали в районе высохших притоков Саби. Меня они нашли на пятой боковухе, разумеется, за табличкой «Въезд воспрещен».

Через несколько километров мы обнаружили группу деревьев, устраивающую нас. В красном ящике, как оказалось, было не только пиво, но и фрукты, и бутерброды.

Я решил пока не есть. Мне вполне хватало пива.

Мои приятели расположились так, как будто мы находились на обычном пикнике. Видимо, они решили, что у каждого нормального зверя сейчас сиеста, и распахнули двери.

Нам не встретился ни один автомобиль; по-видимому, все нормальные люди отдыхали. Эван, ясное дело, не обращал внимания на жару, а Конрад волей-неволей должен был равняться на начальство.

«Почему вы меня искали?» — написал я.

— Нам все время не хватало чего-нибудь из вещей, что остались в твоей машине. Это нам здорово мешало. Наконец, мы позвонили в «Игуану», чтобы сказать тебе, какой ты эгоист и какую свинью нам подложил.

— Нам сказали, что ты еще не вернулся, — подхватил Конрад. — Что, насколько им известно, ты поехал на несколько дней в Парк Крюгера.

— Мы ничего не могли понять, — перебил его Эван. — А тут еще твоя записка.

— Какая записка? — хотел воскликнуть я, но связки не позволили, и я написал эти слова.

— Записка, — сказал Эван, — что ты уехал в Иоганнесбург.

«Я ее не писал».

Эван перестал жевать бутерброд. Выглядело это как стоп-кадр.

— Ежу понятно, что ты не писал ее, мы дали себя провести. Там была одна фраза большими печатными буквами: УЕХАЛ В ИОГАННЕСБУРГ. ЛИНК. Мы решили, что это хамство и черная неблагодарность. Смотаться втихаря на рассвете, увезти половину съемочной аппаратуры.

«Каюсь», — написал я.

Конрад расхохотался.

— Мы звонили еще, — сказал Эван. — Например, ван Хурену.

«А Дэну?» — написал я.

— Нет, — ответил Эван. — О нем мы не подумали.