Сочинения в четырех томах. Том 4

Раз в две недели каждому служащему полагалось уходить со двора. Так назывался тогда выходной день. Отпуск предоставлялся обязательно в воскресенье. Отпросился и я со двора, когда прослужил месяц с лишним. Мне хотелось повидаться с моим товарищем Ваней Угаркиным, с которым мы были из одной деревни. В адресе, привезенном мною в Москву, было сказано, что он служит у В. А. Гиляровского, Столешников переулок, дом де-Карьера, № 5, квартира 10. По этому адресу я и отправился.

Переулок и дом я нашел быстро, поднялся по лестнице, и вот мы встретились с другом. Он рассказал мне о своем житье-бытье:

– Живем хорошо, чувствуем себя как дома… как есть дома. Работу начинаем в десять, кончаем в шесть. В праздник не работаем вовсе.

– А я, брат, трублю восемнадцать часов в сутки: с шести до двенадцати ночи, – отвечаю ему, – а в праздники у нас самая широкая торговля.

На Ваню это не произвело впечатления: у многих тогда рабочий день был по восемнадцати часов. Я спросил его:

– Кто твой хозяин?

– Гиляровский, писатель, – ответил он.

Ответ этот меня удивил. Впервые я услыхал, чтобы кто-то из наших служил у писателя.

– Небось тут книг много, читаешь что-нибудь?

– Мы с кухаркой читаем в «Московском листке» роман Пазухина, ох, уж и интересно… Как один влюбился в красивую-прекрасивую женщину…

– А книги такие есть, где говорится, отчего гром бывает, вокруг чего земля вертится? – перебил я его.

– Наверное, есть. У нас книг – все шкафы и полки забиты. Только мы искали среди них «Сонник», книгу сны отгадывать, такой книги не нашли…

Вдруг в коридоре раздается грохот, хлопанье дверей, слышатся быстрые шаги, удары каблуков о половицы, и вот дверь комнаты, где мы сидели, отбрасывается, будто сорванная с петель, и на пороге появляется человек, которому, казалось, в коридоре узко, в дверях тесно, в комнате мало простора.

Я понял, что это и есть Гиляровский. Оробел от неожиданности. При его появлении я встал, как меня учили. Мне бросилась в глаза лихая повадка писателя и удаль в быстрых движениях. Приковывали внимание его казацкие усы, необыкновенный взгляд – быстрый, сильный и немного строгий, сердитый. Он мне представился атаманом, Тарасом Бульбой, о котором я еще в школе читал в книге Гоголя.

Ворот рубахи у него был расстегнут, могучая, высокая грудь полуоголена. Видно, он зашел к моему товарищу по какому-то делу. Увидев меня, он заинтересовался.

– Это кто? – спросил он Ваню.

– Мой товарищ из деревни, вместе учились.

– Что ты делаешь в Москве? – обратился он ко мне.

– Служу в трактире Павловского.

– На Трубной площади?

– Да.- Я удивился тому, что он знает адрес трактира.

– Что же ты там делаешь?

– Занимаюсь мытьем чайной посуды. – Давно в Москве?

– Недавно, месяц с небольшим.

Разговаривая, он внимательно оглядывал меня. Я стоял в поношенной поддевке со сборами и мял в руках шапчонку, из которой выбивалась серая пакля. Расспросив обо всем, он стремительно удалился.

Мы остались одни.

– Какой у тебя хозяин-то… Должно быть, строгий, свирепый. Уж очень у него вид-то… А?

– Не-е-е-е… Он бознать какой хороший. Не взыскательный, – ответил Ваня, – страсть добрый.

Через некоторое время снова слышим за дверью тот же шум и грохот; дверь по-прежнему отлетает, и в комнату снова входит Владимир Алексеевич.

– Шапка у тебя, я вижу, износилась, на-ка вот надень,- сказал он и подал мне новенькую шелковистой шерсти.

Я расправил сложенный пирогом убор и быстро надел его на голову.

– Ну, как? – спросил он.

– Самый раз,- отвечаю с улыбкой и смущением.

Он тоже улыбнулся, и лицо его мгновенно преобразилось, просияло, оно стало ласковое, приветливое. «Он только на первый взгляд сердитый, – подумалось мне, – а на самом деле велик добротой».

Утром на другой день, явившись на службу, я показал шапку Александру Митрофановичу, одному из старейших половых. Уж очень мне хотелось похвастаться подарком и поделиться радостью.

– Это мне хозяин земляка подарил, – сказал я.

– Кто же это такой хозяин, что так раздобрился? – удивился Александр Митрофанович, разглядывая шапку. – Богатый подарок, даже не верится. Он тебе, может, родня?

– Нет, увидел впервой.

– Кто же он?

– Гиляровский, писатель.

– Владимир Алексеевич?

– Да, а вы его разве знаете? – не без удивления спросил я.

– Кого я не знаю, если столько лет прослужил в трактирах. Знаю и многих писателей. Гиляровский известен.

В судомойку торопливо вошел Тоскин с подносами в обеих руках.

– Вот и он знает Гиляровского, – сказал Александр Митрофанович, выходя в зал.

– Как же не знать, – ответил седобородый Тоскин, – я из его табакерки нюхал, когда служил в трактире у Тестова. Душевный человек Гиляровский, за чернь стоит. Господа при мне говорили в трактире: он о простонародье книгу выпустил, а правительство велело ее сжечь… Во как!.. – закончил он.