Сочинения в двенадцати томах. Том 2

До поры, до времени их беспокойство не оправдалось, но нападения на эти явно уже ненужные и убыточные для казны работы не прекращались. 23 сентября в заседании секции Roule было постановлено довести до сведения остальных 47 секций города Парижа, что работы в лагере идут в высшей степени неудовлетворительно [98]. Нет ни порядка, ни общего плана действий, ни прилежания со стороны рабочих. Рабочие являются в 8, 9, 10 часов утра, работают очень мало, играют в карты и в большинстве случаев уходят домой в 3–4 часа. Заведующие заботами на вопросы по этому поводу отвечают, что они не в силах заставить повиноваться себе и что они не хотят быть зарезанными. Секция многозначительно напоминает, что «это язык мастерских 89, 90-го года» и что нужно избежать грозящей опасности. Весьма характерно это заявление: благотворительные мастерские начала революции оставили по себе очень недобрую и беспокойную память среди парижской буржуазии, и закон Ларошфуко-Лианкура, закрывший их [99], считался благодетельной мерой. Секция пока еще не рекомендует пустить в ход столь драконовскую меру, как совершенное упразднение лагерных работ: она предлагает лишь заменить поденную расплату поурочной, посдельной. По мнению секции, это заставит рабочих приняться за дело серьезно и будет иметь хорошие последствия в смысле экономии денег. Но «неисчислимая выгода» нового порядка будет заключаться в том, что работы «не будут привлекать толпу бродяг», которые только ищут места, где бы им «сговориться относительно своих разбоев». Работы должны отныне совершаться под ближайшим контролем представителей секций. В случае препятствий ко введению нового порядка вещей необходимо принять «весьма репрессивные меры»: нужно, чтобы главноначальствующий национальной гвардией посылал ежедневно отряд, особенно кавалерии, для наблюдения. Нынешним заведующим («directeurs des travaux», «inspecteurs») секция совершенно откровенно не доверяет и полагает, что и за ними необходим надзор. Кроме национальной гвардии, все 48 городских секций должны по очереди выставлять ежедневный патруль для надзора за рабочими; в присутствии этого патруля должна происходить (дважды в день) перекличка рабочих. Ни детей, ни женщин на эти работы более допускать не должно. Этот патруль установит возможность активного и реального контроля, борьбы с злоупотреблениями и т. д. Секция кончает свою резолюцию предложением выработать сообща (с другими секциями) соответствующее обращение к Конвенту. От Конвента она ждет «сурового и грозного декрета, который больше повлияет на злонамеренных рабочих, чем всякая вооруженная сила».

В первых числах октября лагерные рабочие опять жалуются Конвенту на «клеветнические обвинения» и приносят одновременно патриотический дар на покрытие военных издержек в размере 475 ливров [100]. Власти сами еще не совсем знали, что им делать с лагерными работами: вовсе ли прекратить их или в самом деле изменить только способ расплаты и вместо поденной платы ввести сдельную. А пока работы были вдруг приостановлены на несколько дней (декретом от 4 октября) после каких-то нарушений порядка со стороны рабочих. Рабочие отрядили делегацию в Конвент, где и просили возобновить работы, причем удостоверяли полнейшую свою покорность [101]. Тем не менее Конвент должен был уже в том же самом заседании, где были выслушаны делегаты, грозить, что труд тех лиц, которые вопреки декрету о приостановке продолжают работать, будет считаться добровольным и даровым. 8 октября рабочие, полагая, что приостановка окончилась, явились на работу и спросили, будут ли им платить поденно или сдельно? Но никто им не ответил [102]. Тогда «всегда ревностные в содействии благу отечества» (как с наивной хитростью излагают они сами свои мытарства) «рабочие принялись все-таки за свои труды и продолжали их с усердием и разумом», а через три дня (11-го) им вдруг сказали, что эта работа будет считаться даровой! Они, «отцы семейств», страшно нуждаются и вот в особом прошении обращаются с просьбой заплатить им и наперед покоряются, если власти захотят ввести сдельную расплату вместо поденной.