Сочинения в двенадцати томах. Том 2

Конвент явственно колебался. С одной стороны, не только достаточные слои буржуазии, но и крестьяне-собственники были существенно заинтересованы в том, чтобы максимум не был объявлен; с другой стороны, поистине отчаянное положение городских рабочих, ремесленников и вообще всех городских жителей, получающих менее 2 тысяч ливров дохода [152], требовало каких-либо мероприятий. Твердого убеждения, что максимум полезен, не было и у монтаньяров, но факты показывали, что нужно действовать, а максимум являлся в глазах голодающего населения средством, сулившим хотя непосредственное, хотя для ближайшего момента несомненное улучшение. Рабочие прямо угрожали восстанием и подали 1 мая (1793 г.) соответствующее заявление в Конвент. Оно, к счастью, сохранилось в подлиннике в Национальном архиве [153] и весьма облегчает понимание психологии момента.

Тон рабочих совершенно не тот, что был еще в 1792 г., не говоря уже об эпохе Учредительного собрания. Свои заслуги пред революцией они сознают весьма хорошо и решительно об этом напоминают, называя себя «людьми 5 и 6 октября, 14 июня, 20 июня и 10 августа». Нет и тени былого смирения и подобострастия, характерного для первых лет революции. Они с того и начинают, что являются с целью говорить «суровую истину» законодателям [154] и указать им, каковы те средства, при помощи которых возможно спасти республику. Дальше тон документа становится еще резче. «Уже давно занимаясь только частными интересами и обвинениями друг друга, вы замедлились на том пути, по которому обязаны идти. Собравшись в этих стенах, чтобы спасти общество, чтобы создать республиканские законы… отвечайте, что вы сделали?… Вы много обещали и ничего» не сдержали…» Обыватели Сент-Антуанского предместья жалуются, что в то время, как многие из них ушли на войну или собираются идти, жены и дети лишены всяких средств к существованию. «Уже давно вы обещаете всеобщий максимум на все припасы, нужные для жизни; постоянно обещать и ничего не исполнять, удручать и утомлять народ — это значит лишать его возможности относиться к вам дальше с доверием». Петиционеры и в членах Конвента видят прежде всего собственников и подозрительно к ним относятся: «… подобно народу, принесите жертву; пусть большинство из вас забудет, что они — собственники». Дальше идет любопытнейшее место, показывающее, что, ненавидя собственников, считая их главным препятствием к установлению желанного «максимума», рабочие в то же время и не думают о низвержении самой собственности, и предлагают членам Конвента своеобразную сделку: «… пусть максимум будет установлен, и мы скоро сделаем для защиты вашей собственности еще больше, чем для защиты отечества». Петиционеры заявляют о готовности своей записаться в действующую армию, а также просят установить налог на «богатых». Вот каков должен быть этот налог: все собственники, получающие свыше 2 тысяч ливров дохода в год, обязаны вносить половину «излишка» (т. е. того, что они получают сверх 2 тысяч); если у этих собственников есть дети, то им позволяется удерживать еще по 500 ливров в год на ребенка (т. е. «излишек» считается уже сверх 2,5 тысяч ливров). Суммы, получающиеся от этого налога и собираемые по месту жительства «богатых» коммунами, а в больших городах секциями, должны делиться поровну, по числу нуждающихся в каждой коммуне или секции; из этого же налога должны покрываться издержки на вооружение защитников отечества. Петиционеры предвидят возражения на свои столь радикальные предложения, но это их не смущает: «… мы, конечно, наперед предупреждены, что умеренные и государственные люди (que les modérés, que les hommes d’état) будут кричать о произволе, но мы им ответим, что средства, пригодные в спокойное время, бесплодны в минуту кризиса и революции. Наши бедствия велики, и нужны большие средства. До сих пор революция ложилась тяжестью только на нуждающийся класс; пора, чтобы богатый, чтобы эгоист тоже стал республиканцем» и т. д.

Кончалась эта петиция прямой угрозой: «… вот наши средства к спасению общего дела, и их мы считаем единственно непогрешимыми. Если вы их не примете, мы, желающие это дело спасти, вам объявляем, что мы находимся в состоянии восстания» [155]. Затем следуют подписи трех президентов секций Сент-Антуанского предместья и двух секретарей.

Нет ни малейшего сомнения, что, будь подобная петиция подана не в мае, а несколько позже, петиционеры не отделались бы дешево. Осенью того же 1793 г. казнили и не за такие провинности, как прямая угроза восстанием. Но теперь Конвент был в состоянии некоторой растерянности; жирондисты были бессильны, а монтаньяры слишком нуждались в поддержке столичных рабочих в предстоящий критический момент. Преследования не было возбуждено.