Дух. Но сей клеветник нашепчет тебе, голубица моя, что бог плачет, ярится, спит, раскаивается. «Помыслил бог… и размыслил, как сотворить человека». Потом наскажет, что люди преобразуются в соляные столпы, возносятся к планетам, ездят колясками по морскому дну и ио воздуху, солнце, будто карета, останавливается и назад подается, железо плавает, реки возвращаются, от голоса трубного разваливаются городские стены, горы, как бараны, скачут, реки плещут руками, дубравы и поля радуются, волки с овцами дружат, встают мертвые кости, надают из яблонь небесные светила, а из облаков крупяна каша с перепелками, из воды делается вино, а немые, напившись, беседуют и прекрасно поют и проч., и проч.[657]
«Рысь почиет с козлищем». «И вол и медведь вместе». Ах! «Не знаю змия, ползущего по камню!» — вопиет Соломон. Видишь, что змий по лжи ползет, ложь жрет, ложью рыгает. Не знай и ты его, о душа моя! Какая твердость в следующих его речах? «Всякого жира и всякой крови да не ест». Потом, забыв сказанное, говорит: «Напитал их от тука». «Пейте из нее все, сия есть кровь моя…» Много же ли вкуса в таких словах: «Да отымет жрец от жертвы память ее», «Да возложит жрец память ее на алтарь», «Всяк дар жертвы вашей солью да осолится»? Какая же приятность и в сих не осоленных словах?«Взбивай молоко, и будет масло!» «Если ноздри чешешь, изойдет кровь». «Дадите ей от плодов уст ее, и да хвалим будет во вратах муж ее…» Что тощее, худее и невкуснее, как сие: «Из потока на пути пьет: сего ради вознесет голову»? Что срамнее и вреднее, как Лотово в пещере обхождение? А сие уже паче всякой лжи лживее: «Все покорил ты под ноги его». Кроме зверей и гадов, сколько тысяч крошечных, летающих и ползущих зверечков сосут кровь человечью и поедают кровоиотные труды его! Наконец, взгляни душа моя! Сжалься и поболей о бесчисленных, венца лишенных, мучениках — о тех несчастных страдальцах, которые лестью сего мучителя прельщены, выкололи себе соблазняющие очи, вырезали для царствия небесного свои ятра и скопили самоизвольно или вдруг в великом числе сожгли сами себя. Бог верою, он же суеверием втайне ловит. Суеверие раздражило премилосерд- ного кесаря Тита: будто бы Библия не велела смиряться перед царями. А сие же то самое с полом земным сравнило иерусалимские стены[658]
. Взгляни, пожалуйста, на весь сей земной шар и на весь бедный род человеческий. Видишь ли, сколь мучительным и бедственным ересей, раздоров, суеверий, многовернй и разноверий потопом волнуется, обуревается, потопляется! А сей же ведь весь потоп не свыше нам дан, но адская змиина челюсть, отрыгая, отрыгнула, изблевывая, изблевала, ибо же пишется: «Глаголы потопные, язык льстив». «Сохрани меня, господи, от человека лукавого…» Скажи же теперь, душечка моя, не достоин ли сей змий за такие блеваки, вздоры, язвы, муки всемирного смеха, омерзения и ругани?«…Создал ты, чтоб ругаться ему».
Душа. Когда сей змий подвержен всемирному суду, тогда можем быть и мы над ним судьями. Не он ли есть оный Даниилов болван, философским, скажу лучше, израильским
Дух. Цысс–сысс–сысс!.. Тише, потише, голубка моя! Оглядайся, как притча учит, на задние колеса. Не спеши! Ах, да не пожрет себя дракон и потоп! Рыдает мать, родившая дерзкого сына. О, дабы не рыдала и тебе! Невенчанных оных страдальцев погубил кто? Суд наглый. Вселенский всеродных бед вечно обуревающий все роды и все века и людей наводит потоп кто? Суд наглый. Спасительную оную от потопа пирамиду совершить в столпотворении помешал кто? Языки слиял и речи замешал, источившие всех раздоров и разноверий ереси, кто? Суд наглый. Кто ли пресладчайший музыкальный богу орган, сиречь Библию, дурногласною и бессогласною сотворил и расстроил? Кто научил сию Еву петь песни не богу Иакова, но бездушному деирскому идолу, миру сему? Суд наглый. Поют в костелах в день святого духа: «Согласно восшу- мела пищальская песнь» и проч.