Кто даст мне посребренны крылья голубпны?
Кто даст рамена орла великого ныне?
Да лечу сквозз присно о бозе
От земна края даже до рая
И почию.
Се ехидн лютый бежит, се меня достизает!
Се челюсть адску на меня люто разверзает!
Поглотить хочет. Ядом клокочет.
Василиск дивый, аспид пытливый.
Ах, мне горе!
Вод горьких хляби студно изблевает черный.
Се мрак! Се облак покрыл меня ныне вечерний!
Увы, мне ныне! Увы, едине
Гонит всем адом меня со чадом.
Нет мне мира…
Дух. Что ты, душа моя, думаешь в уединении? Зачем ты печальна?
Душа. Амурюсь, пою и плачу в пустыне с возлюбленною дочерью израильского князя Иеффая единородною и с подругами ее на горах святых. Плачу с Иеремиею над Иерусалимом. Стражду и болезную с непраздною, облеченною в солнце женою, рождающею сына…
Дух. Плачь! Но разумей и различай время слез и время смеха. Знай: есть ведь время, но есть же опять сверх того и время времен, сиречь полувремя и блаженное оное время: «Очи всех на тебя уповают, и ты даешь им пищу во благо время». Плачь в притворе и в дверях, да возрадуешься внутри алтаря. Княжеская дочь по горам святым плачет на то, да будет богу радостна жертва. Плач ведет к смеху, а смех в плаче кроется. Приличный плач есть то же, что благовременный смех. Сии две половины составляют одно: так, как пищу — голод и сытость, зима и лето — плоды, тьма и свет — день, смерть и жизнь — всякую тварь, добро и зло — нищету и богатство, господь сотворил и слепил во едино. Но какая речь тебя побудила к слезам?
Душа. Жалость меня съедает о прекрасных дочерях иерусалимских. Отвержение от жениха, уничтожение праздников, пременение в плач торжества и в пепел превращение ликов… Боюсь, да и меня с ними не пожрет водная буря и потоп…
Дух. Не бойся же! Глянь в гору! Что то над тобою?
Душа. Ах, боже мой! Вижу две птицы.
Д у х. Не бойся! Они прямо над тобою. К тебе ниспускаются.
Душа. И боюсь, и радуюсь.
Дух. Не бойся! Се тебе небо посылает вестников со знамениями, что потоп, погубляющий Вселенную, не должен тебе повредить. Вместо голубицы с масличною ветвью, се тебе дневной ворон несет яблоко, прозорливый же еро- дий — гроздь виноградную.
Душа. О, мать божия!
Д у х. Не касайся их отнюдь… А только прими от них плоды. Если коснешься, вовеки их не увидишь. Ныне же над головою твоею, летая и увеселяя, пребудут до скончания века. Аминь.
Inveni portum. Satana, carno, munde valete! Sat me jactastis. Nunc mihi certa quies — Се мне гавань! Прочь беги, сатана, плоть, мир! Полно мне волноваться. Здравствуй, святой мир!
Излей на меня, боже, с небес росу. Да красный плод тебе принесу, как розу, Яблоко райское Из сада Преображенского.
«Пробудившиеся видели славу его».
Весь мир спит… Да еще не так спит, как о праведнике сказано: «Если падет, не разобьется». Спит глубоко, протянувшись, будто убитый о землю. А наставники, иасущие Израиля, не только не пробуживают, но еще поглаживают: «Спи, не бойся! Место хорошее. Чего опасаться?..» Говоря:
«Встаньте, — говорит им, — поднимитесь от земли! Тогда уже не бойтесь!» Колотит сих погребенных и Павел. «Восстань, спящий! Встань-де, о мертвец! Воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос. Дотоле землею будешь и не преобразишься во Христа, доколе не увидишь светлого небесного человека». И о нем-то речь следует: «