Сочинения в двух томах

Ты спрашиваешь: если счастье в нас, почему людская толпа

Так редко и столь немногие его достигают? О, потому что им трудно управлять своей душой И потому что не научились обуздывать 6р; ла<;[728]. Извилистыми тропами холмистой местностью через глубокие рвы

Несется безумный всадник, не умеющий управлять конем.

По морям, по землям, сквозь железо и огонь несется тот, Кто неразумную душу не направляет разумом. Итак, что же остается? Читать блаженные книги, Которые очищают душу и учат сердце уступать. Мало внутренней работы, нужно выразить ее делами. Теперь ты новобранец: упражняясь, станешь воином.

Из этих воинов происходит тот дивный царь, Каким был Христос и его ученики.

Дражайший Михаил!

Хорошо ли я использовал время, начав сегодня беседу с тобою такими речами? Полагаю — неплохо.

Твой Григорий Саввич

Узнай, что называется блаженной жизнью. Все отложи и туда обрати свое сердце. Всем сердцем следуй правилу, следуй таким божиим словам:

О сын, сын мой! Отдай мне свое сердце! Отдай мне все свое сердце; если ты отдашь Часть своего сердца миру, я не возьму твоего сердца. Счастлив тот, кто способен достичь счастливой жизни. Но счастливее тот, кто в состоянии ею пользоваться. Недостаточно найти здоровую пищу и питье, Если вкус твой поврежден болезнью; Недостаточно сияния света дневного солнца, Если свет головы твоей испорчен. Деятельное бездействие увеличивает наши силы: На кораблях и колесницах мы стремимся к лучшей жизни.

Но то, к чему ты стремишься, с тобой,

Оно, мой друг, находится внутри тебя.

Если ты доволен судьбою, ты останешься в покое.

Не тот счастлив, кто жаждет лучшего,

А тот, кто доволен тем, чем обладает.

Если тебе…

Хороших авторов, я найду какое-нибудь золото. Что может быть мне приятнее и сладостнее этой твоей просьбы? Прекрасно ты назвал золотом мудрость, которая и в Священном писании именуется то женою, то жемчугом, то золотом. Хорошо, что я теперь один, без проживающих со мною коллег, хочется вволю с тобой поболтать. Но я решил послать тебе некоторые прекраснейшие и наиболее изящные изречения из нашего Плутарха, особенно касающиеся отличия льстеца aico fv/piou cptXoo [729], это как бы цветочки, собранные от разных времен. Я не хочу, чтобы ты оставался в неведении относительно этих изящных рассуждений, которые мне доставляют громаднейшее удовольствие, а я знаю, что ты, как это свойственно дружбе, разделяешь мои вкусы и потому примешь в дар тот или другой душистый цветок и сможешь с него подобно пчелке взять частицу меда и сложить в душе тот полезнейший для здоровья сок, дабы, делая это часто, ты вырос со временем в совершенного мужа, в меру, как говорит Павел, полноты Христа, и дабы питать не только нашего земного Адама, то есть тело, но и тем более Адама невидимого. Но откуда у меня эта болтливость?

Уже давно должен говорить с тобою не я, а Плутарх. Навостри уши! «Но я не осел», — скажешь ты. Однако не одни ослы имеют длинные уши, но и олени. О, болтун! Мой Михаил! Поверь мне, я достаточно над этим потешался и будучи один. Но заключим мир!

«Я полагаю, не было необходимости обличать в лести Мелантия, прихлебателя Александра Ферейского [730], который на вопрос, как погиб Александр, сказал: будучи перенесен в мое чрево. Кто теснится вокруг обильного стола, тех от него не удержит ни огонь, ни медь, ни железо». Чуть дальше: «Итак, кого же следует остерегаться? Того, кто не производит впечатления и не признается, что он льстит; того, кто не встречается тебе около кухни; который не меряет тень, чтобы узнать время обеда, но по большей части трезв, ведет себя заботливо и хочет быть союзником в делах и участником тайн. Подобно тому как, по словам Платона, высшая несправедливость состоит в том, чтобы казаться справедливым и не быть им, так и в данном случае следует признать опасной такую лесть, которая обманывает, а не ту, которая действует открыто, и ту, которая действует серьезно, а не ту, которая принимает форму шутки». Но остановись, мой Плутарх! Ах!