Сочинения в двух томах. Т.2

Таким образом, все люди, особенно те, кто наиболее прозорлив, находятся в положении, подобном положению Прометея. Подобно тому как Прометей (под которым следует разуметь разумного человека) был прикован к скале Кавказа, с которой открывался широкий вид и где орел, расклевывая его печень, пожирал днем то, что отрастало за ночь, точно так же и человек, слишком далеко заглядывающий вперед, в своей заботе о будущем терзается все время страхом смерти, бедности или другого бедствия, имея отдых или передышку от своего беспокойства разве лишь во время сна.

Кто побуждает их бояться могущества невидимых вещей. Этот постоянный страх, всегда сопровождающий человеческий род, шествующий как бы во тьме из-за незнания причин, должен по необходимости иметь какой-нибудь объект. Вот почему, когда нельзя найти видимый объект, люди считают виновником своего счастья или несчастья какую-то власть или невидимую силу. В этом смысле, может быть, следует понимать слова некоторых древних поэтов, говоривших, что боги были первоначально созданы человеческим страхом[32], и это в отношении богов (т.е. в отношении многобожия язычников) совершенно справедливо. Однако признание единого бога, предвечного, бесконечного и всемогущего, может быть легче выведено из желания людей познать причины естественных тел и их различных свойств и действий, чем из страха людей перед тем, что с ними может случиться в будущем. Ибо тот, кто при наблюдении чего-либо совершающегося перед ним будет исследовать ближайшую и непосредственную причину этого и отсюда перейдет к исследованию причины этой причины и таким образом углубится в исследование всего последовательного ряда причин, должен будет в конце концов прийти к заключению, что существует (как это признавали даже языческие философы) первичный двигатель, т.е. первичная и предвечная причина всех вещей[33]. А это именно то, что люди разумеют под именем Бог. К мысли о едином Боге, таким образом, люди приходят помимо всякой мысли об их судьбе, забота о которой делает их склонными к страху и отвращает их от исследования причин других вещей и этим способствует измышлению стольких богов, сколько есть людей, измышляющих их.

И думать, что они бестелесны. Что же касается материи, или субстанции, выдуманных невидимых агентов, то путем естественного размышления люди могли прийти лишь к тому представлению, что эта материя, или субстанция, однородна с материей, или субстанцией, человеческой души и что человеческая душа по своей субстанции сходна с тем, что представляется человеку в сновидении, или с тем, что представляется бодрствующему человеку, когда он смотрится в зеркало. Не зная, что эти последние явления суть не что иное, как порождение фантазии, люди полагают их реально существующими вовне субстанциями и поэтому называют их привидениями точно так же, как римляне называли их imagines и umbrae[34], и считают их духами, т.е. тонкими воздушными телами, думая, что те невидимые агенты, которых они боятся, похожи на них с той лишь разницей, что появляются и исчезают по своему произволу. Однако мнение о том, будто такие духи бестелесны или нематериальны, никогда не могло прийти в голову кому бы то ни было естественным путем, ибо хотя люди могут сочетать взаимопротиворечащие слова, как дух и бестелесный, однако они не могут иметь представления о какой-либо вещи, соответствующей этому словосочетанию. Вот почему люди, пришедшие собственным размышлением к признанию бесконечного, всемогущего и предвечного Бога, предпочитают признать его непостижимым и превышающим силу их разумения, а не определять его естество словами “бестелесный дух”, чтобы затем признать, что это определение непонятно либо что такой титул дается ему в догматическом смысле, т.е. не с намерением сделать понятным божественное естество, а из благочестивого желания выразить свое благоговение приписыванием ему атрибутов, значение которых наиболее далеко от грубости видимых тел.