указывая, что мы воспринимаем землю благодаря нашей причастности земле, воду - в силу участия в воде, воздух - через причастность воздуху и аналогично в отношении огня. Были и другие, утверждавшие, что, по Эмпедоклу, критериями истины являются не чувственные восприятия, но правый разум (###), а из области правого разума один в некотором роде божественный, другой человеческий, причем божественный невыразим, а человеческий выразим. О том, что суждение об истинном находится и в области чувственных восприятий, он говорит так:
84
Узкие средства [у нас к Познанью] по членам разлиты,
Мимо несчетных ударов, и многое мысль притупляет.
Малую часть своей незначительной жизни узнавши,
Кратковременно мы отлетели, как дым разносяся.
В том одном убедившись, на что натолкнулся лишь каждый,
Будучи всюду влеком, а мнит, что целое встретил.
Так незримо это мужам, недоступно их слуху
И не охватно уму.
Относительно же того, что истина существует не в смысле совершенной непонятности, но что она понятна в меру достижимости для человеческого разума, Эмпедокл дает разъяснение, прибавляя к вышесказанному:
А ты, сюда удалившись,
Будешь не большее знать, что смертная мысль увидала [50].
И, сделавши упрек в последующих стихах тем, кто объявляет, что он знает больше, Эмпедокл доказывает, что воспринимаемое каждым чувственным восприятием достоверно, если им руководит разум, хотя раньше он и уклонялся от признания их достоверности. Действительно, он говорит:
Боги, от языка безумие их отвратите,
Чистый источник из уст своих священных явите.
Муза, белораменная дева, желанная многим
Ты, молю, - что можно слышать [мужам] краткодневным,
От благочестья пошли, на послушной сидя колеснице,
Пусть тебя не принудят цветы прославленной чести
Превозноситься людьми за слова выше меры священной,
Дерзостно восседать на высотах мудрости гордо.
Но всевозможными средствами ты исследуй предметы
И не питай к глазам доверия больше, чем к слуху,
Как и шумному слуху превыше ясности слова.
Голосу членов иных (что путем бывают познанья)
Тоже не верь и все познавай лишь в ясности меру [51].
[10. Гераклит]
Это именно и говорит Эмпедокл. Гераклит же, поскольку он в свою очередь учит, что человек вооружен двумя средствами для познания истины: чувственным восприятием и разумом, полагал - близко к вышеупомянутым физикам, - что из указанных средств познания чувственное восприятие недостоверно, а разум он полагал в основание в качестве критерия. Но чувственное восприятие он порицает в таких [буквально] словах:
85
"Глаза и уши - плохие свидетели у людей, имеющих варварские души" [52], что равносильно суждению: питать доверие к неразумным чувственным восприятиям свойственно варварским душам. Разум (###) же он утверждает в качестве судьи об истине, однако не какой бы то ни было, но общий и божественный. Нужно вкратце показать, что это за разум. Ведь излюбленное положение этого физика в том, что охватывающее нас разумно и мысляще.
Еще значительно раньше того Гомер подобное выразил в словах:
Именно, ум такой у людей, населяющих землю,
Что ежедневно дает отец богов, человеков [53].
И Архилох утверждает, что люди мыслят все то, что
...в душу в этот день вселит им Зевс [54].
То же самое сказано Еврипидом:
Кто б ни был ты, непостижимый - Зевс,
Необходимость или смертных ум,
Тебя молю... [55]
Втягивая в себя этот вот божественный разум при помощи дыхания, мы становимся, по Гераклиту, разумными (###); и если мы забываемся во сне, то снова приходим в сознание после пробуждения. Именно, вследствие закрытия чувствительных отверстий [во время сна] пребывающий у нас ум (###) отделяется от связи с окружающим, когда у нас остается соединение с этим последним только через дыхание, как бы в виде какого-то корня. А если ум отделился, то он лишается и этой способности памяти, которую имел раньше. С пробуждением же он снова облекается способностью разума, высовываясь через чувствительные отверстия, как бы через некоторые дверцы, и совпадая с окружающим [умом]. Поэтому, как угли, приближаясь к огню, становятся после [соответствующего] изменения горящими, а удаляясь от огня, тухнут, так же и усвоенная нашими телами от окружающего доля, с одной стороны, отделяясь, становится почти неразумной, с другой же, вливаясь через множество отверстий, оказывается однородной целому.
86