И как будто это зрелище придало новые силы умирающему Бомбито, из раны которого широкою дугою брызгал на мертвого врага ужасный кровавый луч. Как безумный, продолжал он вонзать жадную сталь в окровавленную спину.
— Перестань, Бомбита, храбрый малыш! Ты победил! — промолвил спокойно патрон.
Тогда случилось самое ужасное. Бомбита Чико, последний жизненный сок которого окутывал побежденного во влажный красный саван, оперся обеими руками о землю и поднялся кверху так высоко, что из широкого разреза в его животе глубоко вниз вывесились желтые кишки, словно клубок отвратительных змей. Он вытянул шею, вытянул голову — и в глубоком молчании ночи раздалось триумфальное:
«Ку-ка-ре-ку!»
Затем он склонился, как подкошенный… Это был его последний привет жизни…
На мое сознание как бы спустился внезапно красный кровавый туман. Я ничего не видел, не слышал. Я погрузился в пурпурное, бездонно-глубокое море. Кровь заливала мне уши, нос.
Я хотел закричать, но едва я открыл рот, как он наполнился густой, теплой кровью… Я почти задыхался. Но еще хуже, гораздо хуже был этот отвратительный сладковатый вкус крови на моем языке. Затем я почувствовал где-то у себя резкую боль. Но прошло, как мне показалось, бесконечное время, прежде чем я понял, где у меня болит. Я укусил что-то, и то, что я укусил, именно и болело. С невероятным напряжением разжал я зубы.
И только когда я вытащил палец изо рта, я опомнился. Во время борьбы я почти до корня отгрыз ноготь и впился зубами в обнаженное мясо.
Андалузец пожал мне колено.
— Неугодно ли вам уплатить ваши пари, кабальеро? — спросил он.
Я кивнул.
Тогда он стал очень многословно объяснять мне, сколько я проиграл и сколько выиграл. Все присутствующие окружили нас. О трупах никто не заботился.
Прежде всего деньги! деньги!..
Я передал ему пригоршню монет и просил его распорядиться ими, как нужно. Он пересчитал и с ожесточенными криками стал рассчитываться с остальными.
— Этого мало, кабальеро! — промолвил он наконец.
Я чувствовал, что он меня обманывает, однако спросил, сколько с меня следует, и снова дал ему денег.
Когда он после того заметил, что у меня в кармане еще остаются деньги, он предложил:
— Кабальеро, не хотите ли купить ножичек маленького Бомбиты? Он принесет счастье. Много счастья!
Я приобрел наваху за несообразную цену. Андалузец засунул мне ее в карман.
После этого уже никто не обращал на меня внимания. Я поднялся и, шатаясь, пошел навстречу ночи. Мой палец болел. Я крепко обмотал его носовым платком. Глубокими, долгими вздохами пил я свежий ночной воздух.
— Кабальеро! — окликнул меня кто-то: — Кабальеро!
Я оглянулся. Меня догонял один из только что оставленных мною людей.
— Меня послал патрон, кабальеро, — промолвил он, — не можете ли вы взять с собой домой вашего друга?
— Ах, да… padro! Padro!.. — В течение всего этого времени я не видел его и не думал о нем.
Я пошел обратно, пролез через кактусовую изгородь. На земле все еще лежали, привязанные к ней, кровавые массы. Над ними склонился padro и ласково поглаживал руками эти жалкие разорванные тела. Но я прекрасно заметил, что крови он не касался. О, нет. Только по воздуху двигались его руки…
И я увидел, что это были тонкие, нежные, женские руки…
Его губы шевелились.
— Прекрасная сальса! — шептал он. — Великолепный красный соус из томатов!
Пришлось силой оттащить его от трупов.
Он не мог сам оторваться от созерцания. Он заикался и пошатывался на своих тощих ногах.
— Слишком много водки! — смеялся один из зрителей. Но я знал, что padro не пил ни капли.
Хозяин снял шляпу. Остальные последовали его примеру.
— Vayan ustedes con Dios, Caballeros! — промолвили они.
Когда мы вышли на дорогу, padro добровольно пошел за мною. Он сжимал мою руку и бормотал:
— О, как много крови. Как много дивной красной крови.
Как свинцовая тяжесть, повис он на мне. С усилием дотащил я одурманенного до Альгамбры. Под башней Принцессы мы остановились передохнуть и уселись на камне.
После долгого молчания он медленно промолвил:
— О, жизнь! Какие дивные наслаждения дарит нам жизнь! Как радостно жить!
Холодный, как лед, ночной ветер обвеял наши виски. Я озяб и услышал, что и padro стучит зубами. Его кровавое опьянение медленно отлетало от него.
— Не хотите ли пойти? — спросил я.
Я снова предложил ему руку.
Он отказался.
Молча мы стали спускаться вниз, к спящей Гренаде…
СЕРДЦА КОРОЛЕЙ
Когда в конце сентября 1841 года герцог Фердинанд Орлеанский возвратился из летней резиденции в свой парижский отель, камердинер подал ему на золотом подносике целую кипу корреспонденции разного рода, которая накопилась за это время, — герцог не позволял пересылать к нему в летнее уединение ничего, даже важных известий. Среди всех этих писем находилось одно удивительное послание, которое более, чем другие, заинтересовало герцога:
«Милостивый Государь!