Сочинения в двух томах. Том первый

— Успокойтесь, исправник. Могу сообщить вам, что в феврале 1906 года министр внутренних дел отдал полиции распоряжение о моем аресте… Но, как видите, я здесь.

Пораженный этой откровенностью Лагутина, Трифонов растерялся. Впрочем, он недаром считался в своем кругу мастером допросов. Он понял, что сейчас было важно напугать Лагутина, заставить его отступить и защищаться. Срывая голосовые связки, он прокричал:

— Значит, господин хороший, вы ушли в подполье? Что, вместе с бунтовщиками? С теми, кто красные флаги вывешивал и его императорское величество оскорблял?!

Однако Лагутин не отступил.

— Ваши вопросы не по существу, — сказал он издевательски и тоже смерил исправника взглядом с головы до ног. — Эти вопросы не имеют ни малейшего отношения к моей лекции. Кроме того, своими воплями вы оскорбляете присутствующих, ведь здесь же не тюрьма!

Зал задрожал от крика, от грохота опрокинутых стульев. Почти одновременно шахтеры ринулись к подмосткам. Пронзительно взвизгнула купеческая дочь. Что-то невнятное испуганно завопил дьякон. Звякнул и рассыпался осколками цветочный вазон. Чиновники бросились к выходу, но шахтеры, толпившиеся в коридоре, теперь попытались прорваться в зал, и двери слетели с петель.

Кто-то плечистый, рослый решительно встал между исправником и Лагутиным. Леонид Иванович ощутил запах степного ветра и свежей земли. И вдруг почувствовал, как взлетает сердце. Горлов! Да, это был Горлов, шахтер из Лисичьего Байрака, его постоянный, верный спутник в дальних, трудных дорогах. Все эти дни он находился за Бахмутом, на проходке поисковых шурфов, а теперь прибыл в самую решающую минуту. Вид этого обветренного и в зиму загорелого силача, его кулачища, вскинутые на уровень груди, взгляд синеватых глаз, полный презрения и злобы, заставили исправника отступить к самому краю помоста. Однако он сразу же опомнился и рванул кобуру:

— Как ты посмел, скотина?! Да я сгною тебя в каталажке… Бунтарь! Большевик…

Сзади кто-то резко дернул исправника за локоть. Он оглянулся. Шахтеры надвигались на него многоликой живой стеной. Маленький, хрупкий студентик метнулся у самых ног Трифонова и выкрикнул пронзительно:

— Профессора в обиду не дадим!

Черный детина в распахнутой косоворотке вдруг опустил на плечи Трифонову тяжелые, цепкие руки;

— Уйди отсюда, сатана!..

С одного взгляда исправник понял: этот не будет раздумывать, убьет. Он отступил еще на несколько шагов, спрыгнул с помоста и у двери столкнулся с надзирателем.

— Что прячешься, будто кобель от мух? — гаркнул исправник и кивнул в сторону Лагутина. — Не отпускать ни на шаг… Вызови подкрепление. Тут еще есть наши, переодетые. Я направляюсь с обыском. У него наверняка найдутся большевистские прокламации. Смотри: не отпускать!..

На улице, возле церкви, какой-то старикашка бросился навстречу Трифонову. Он не сразу узнал фельдшера.

— Господин исправник, — жалобно залепетал Сечкин, — меня толкнули.

— Не подворачивайся под горячую руку, — резко отрезал Трифонов.

— Они меня нарочно толкали! Я четыре раза упал…

— Значит, они уже раскусили тебя, болван!

— Где же мне теперь скрыться? Ведь опасно…

— Погоди, — недовольно проворчал исправник. — Мы еще дадим этим братьям-товарищам бой. А сейчас пойдем с обыском. Важно захватить листовки «вольного геолога». Тогда ему не спрятаться. Забеги-ка в участок и кликни на подмогу двух жандармов.

Через несколько минут исправник и его спутники остановились на извороте переулка. Отсюда, с каменного взгорка, открывался бескрайний заречный простор. Над окраиной поселка, над провалом оврага, над мазанкой Кузьмы Калюжного стояла ясная лунная тишина.

* * *

Вечером, когда Леонид Иванович набросил полушубок и, собрав бумаги, сказал, что идет в Горное училище читать лекцию, Кузьма Калюжный только пожал плечами. Он знал, что отговаривать Лагутина было напрасно. Инженер внимательно выслушал бы совет и все равно поступил бы по-своему. С первого дня знакомства Кузьма различил в нем ту ясную и упрямую убежденность призвания, которую в кругу товарищей с невольным одобрением назвал «чертиком в характере».

И теперь Калюжный с одобрением думал о спокойной решимости Лагутина: не мог же он, бывалый, ученый человек, не понимать, что после свирепого разгула охранки, разгона всех собраний, охоты на агитаторов, массовых арестов, экзекуций и убийств хозяева вкупе с властями неспроста затеяли эту «культурную сходку»?