Сочинения в двух томах. Том второй

— Отнесите это на почту, — сказал он торговке, — отправьте ценным пакетом.

Глава десятая ОБ ИФФИ И ИВО

В зале Парк-Отеля в Гамбурге сидели Ян Олислягерс и его спутники. Юный венец сиял весельем и жизнерадостностью. Поездка в спальном вагоне была для него событием. Когда же в Мюнхене они поехали на аэродром и заняли свои места в аэроплане, его воодушевление не знало границ. Доктор Фальмерайер был не столь восхищен. Он страдал воздушной болезнью, проклинал и отплевывался, клялся никогда в жизни более не доверять даже своего трупа проклятому воздушному экипажу. Уже к полудню они были во Франкфурте. Ян катал юного венца по городу, свез его в дом Гете. Затем в автомобиле они отправились в курорт Гомбург.

— У меня с собой смокинг, — сказал Прайндль, после того как швейцар указал им комнаты, — мне надо надеть его к ужину?

— Глупости! — проворчал Фальмерайер.

Ян засмеялся:

— Надевайте преспокойнейшим образом, Прайндль. Доктор Фальмерайер может остаться, как он есть, но мы оба приоденемся по случаю нашего знакомства… Знаете, кого мы здесь надеемся встретить?

Венец с живостью закивал головой:

— Ну, конечно, знаю. Я в курсе всего, что предстоит. На меня вы можете рассчитывать.

Все трое принялись за свой кофе в большом зале, устроенном под зимним садом. Музыка уже играла. Несколько пар танцевали.

— Вон там он сидит! — сказал Фальмерайер и указал на противоположный угол. — Белокурая дама рядом с ним — несомненно, его партнерша Ифигения, Иффи.

Ян и Прайндль посмотрели в ту сторону. Танцор как раз поднялся, подошел к столику, поклонился одной даме и повел ее танцевать. Ян внимательно рассматривал его. Удивительно красивое создание — врач не преувеличивал. К тому же его темные глаза светились чем-то меланхолическим и в то же время надменным, что подчеркивалось легким, почти страдальческим подергиванием губ. Каждое движение, каждый взгляд этого человека говорили: я не то, чем являюсь здесь.

Ян наблюдал его в течение этого танца и многих других: ни разу танцор не вышел из этой роли, по-видимому, составлявшей его натуру. У дам, приглашаемых им на танцы, было, вероятно, такое же ощущение, и они испытывали некоторое стеснение с этим человеком. Они не считали его кавалером и все-таки не могли с ним говорить как с профессиональным танцором, то есть со слугой. Они чувствовали себя с ним не свободно, что заставляло их принимать более скромный вид. Только две или три его партнерши держались просто и естественно. Но они — это мог заметить и слепой — поклонялись ему, любили его и летели на исходивший от него эротический огонек.

Танцор был неутомим. Он танцевал и танцевал, помогая в то же время и музыкантам. Когда играли особо пошлую вещь, при которой публика должна была подпевать музыке, он вскакивал на эстраду, брал у скрипача инструмент и сам начинал пиликать. При этом он пел убедительно и соблазнительно, чтобы внушить черни в смокингах простейшие настроения, наполнявшие, на радость улыбающемуся хозяину, столы бутылками шампанского:

Ребенком ты купался слишком горячо!
Оно тебе, конечно, повредило!
Мой милый друг, скажу тебе в лицо:
Ты мне не интересен!
Ребенком ты купался слишком горячо!
Оно тебе, конечно, повредило!
А потому мой искренний совет:
Когда купаешься, не делай слишком жарко.

— Я бы тоже потанцевал! — воскликнул Прайндль.

— За чем же дело! — поощрял его Ян. — Пригласите барышню Иффи, которая сидит совсем одиноко в своем углу. Почти никто из кавалеров не танцевал с ней. Подружитесь с ней! Кто знает, может быть, это пригодится.

Юный венец сделал, как ему сказали. Оркестр играл танго. Во время этого танца Иво со своей дамой скользил мимо их стола. Впервые его взгляд упал на доктора Фальмерайера. Иво, казалось, был изумлен, на секунду задержался, поклонился. Врач ответил на поклон. Когда музыка замолчала, танцор отвел свою даму на место, затем подошел к столу, поздоровался.

— Вы здесь, доктор? Вот неожиданность!

Фальмерайер не подал ему руки, но предложил сесть. Танцор отказался: теперь неудобно, так как он обязан танцевать все танцы. Но скоро уже конец. Клиенты, как правило, ложатся спать рано. Может он придти позднее со своей партнершей?

— Мы будем очень рады! — сказал врач.

Иво поблагодарил, поклонившись. Подошел к оркестру, на этот раз сел за рояль и к великому удовольствию публики площадным тоном запел:

Мой попугай не ест крутых яиц.
На редкость глупая он птица.
Красивее других он попугаев.
Но никогда не ест крутых яиц.
Он жаден до пирожных и конфет,
Икры и сельдерей-салата.
Его прельщает лукутата,
Но он не ест крутых яиц.