Сочинения в двух томах. Том второй

— Сейчас они оставят вас в покое, — сказал Корбет. — Но, между прочим, я забыл сообщить вам, мой друг, что мною отдано распоряжение: при малейшей попытке к бегству на вас обрушится огонь всех береговых и корабельных батарей. Кстати, сегодня, не правда ли, замечательная погода?

— Благодарю вас за отличный обед, — ответил Головнин с усмешкой. — Мы, русские моряки, знаем толк в гостеприимстве. Еще раз я убедился, что англичане не забывают своих друзей.

Уже со шлюпки Головнин заметил: холеное лицо капитана Корбета побагровело. Что переживал он? Чувство стыда, смущения или злобы? Головнин не мог определить.

Странная история произошла с переводчиком. Уроженец города Риги, служивший теперь в английском морском корпусе в Капштадте в чине сержанта, этот человек с детства отлично знал русский язык. Но случилось необычное: вызванный к командору Роулею, он выслушал соответствующие строжайшие наставления и… сразу позабыл все русские слова, даже такие, как «да» и «нет».

Когда ему показали судовые документы «Дианы», он только развел руками и вымолвил сокрушенно:

— Нет, ни единого слова не могу перевести.

С большим огорчением командор Роулей сообщил Головнину, что переводчик оказался недостаточно подготовленным. И еще больше огорчало командора, что, как он достоверно выяснил, во всем Капштадте не было человека, который владел бы русским языком.

И Головнин, и Рикорд отлично понимали Роулея: он приказал переводчику молчать. В Капштадтском порту готовился к отплытию в Англию транспорт «Абоданс». С этим транспортом Роулей посылал донесение о задержании шлюпа.

Итак, Головнин не ошибся: это был плен, но плен особенный, обставленный внешней вежливостью, которую подчеркивали пушки, нацеленные на шлюп.

Вызвав наверх команду, Головнин зачитал перед застывшим, молчаливым строем моряков свой письменный приказ.

— Единственное, что остается нам делать в этом положении, — сказал он, — ждать. Терпение и терпение! Будем рассчитывать на лучшее, мои друзья…

Потом он спросил у офицеров и у матросов, есть ли у кого-нибудь заявления или вопросы. После нескольких секунд молчания из строя выступил бурый от загара богатырь, матрос первой статьи Михайло Шкаев:

— Осмелюсь доложить…

Головнин кивнул ему:

— Говорите.

Открытое волевое лицо моряка было сосредоточенно и серьезно.

— Матросы обсуждали меж собой печальное это происшествие. Как видно, один у нас выход остается: вырваться из ловушки и с боем уйти. Я хочу заверить вас от лица матросов, Василий Михайлович, что все мы готовы и только вашей команды ждем.

Статный, красивый мичман Мур тихонько свистнул, усмехнулся, пожал плечами. Он, видимо, счел недопустимой вольностью это заявление Шкаева: уже не раз Мур высказывался в том духе, что дело матроса не думать, не рассуждать, а слушать распоряжения начальства и выполнять их беспрекословно. Шкаев понял и эту усмешку мичмана, и его предостерегающий свист. Он сказал:

— Я должен доложить вам, ваше благородие, что английский лейтенант, который дежурит на шлюпе, занимается пустым, лишним делом. Все время повторяет он матросам: уходите, мол, на берег, мы дадим вам и деньги, и свободу, и право выехать в любую страну.

— Вот как! — воскликнул Головнин. — Однако разве этот лейтенант говорит по-русски?

— Нет, его слова переводит мичман Мур.

Головнин круто обернулся, прямо, в упор глянул на Мура.

— Что это значит, мичман?

— Это была простая любезность с моей стороны, — вытянувшись и по-прежнему улыбаясь, ответил Мур без малейшей запинки. — Я хочу сказать: насмешливая любезность.

— Я не терплю подобных любезностей, — строго, раздельно проговорил Головнин, глядя в глаза Муру. — Учтите это и больше не ошибайтесь.

Маленький мичман побледнел и злобно взглянул на Шкаева. Головнин подошел к матросу, посмотрел ему в лицо.

Через несколько дней шлюп был переведен в дальний глухой угол бухты. Выход в океан охраняли береговые батареи и корабли английской эскадры. Для астрономических наблюдений Головнин нанял на самом берегу старый, расшатанный ветрами двухэтажный дом. Сюда перенесли со шлюпа хронометры и другие инструменты. Мистер Роулей теперь окончательно успокоился: без хронометров Головнин не попытается бежать, а наблюдение за пленниками значительно облегчалось.