Сочинения в трех книгах. Книга первая. Повести

– Так сложилось. Традиция. Исторически. Вам не понять, – Петр вздохнул, поднял палец кверху. – В этом и есть главный смысл. Понял?

– Ну, вы даете! – удивился я. – А где же учились всему этому?

Петр тяжко вздохнул, потом засмеялся:

– Не бери в голову, научились. Жизнь заставила, и научились.

– А чего в охранники пошли?

– Да мы тут недавно. Мы оттуда, – парень показал в южную или юго-восточную сторону. – Когда там все это безобразие началось, помыкались, помыкались, да и сюда к Константинычу пришли. Непростое было время, чего и говорить. Вспоминать не хочется.

Петруха докурил, помолчал, тяжело вздохнул и махнул рукой.

– Ну да ладно, не о том сейчас, – он поглядел на потухшую сигарету, спрятал в карман и продолжил: – Ну, ты поспешай, а то Константиныч куда уйдет, тогда до утра будешь сидеть. Только прежде чем войти, постучи, представься, ну и т. д. Короче, иди, он правильных уважает, поможет.

7

Я приоткрыл скрипучие ворота, прошел по короткому коридорчику, постучал в обитую дерматином дверь, услышал «войдите» и вошел.

После обычных интеллигентских реверансов и рассказа о трагической судьбе нашего малого общественного транспортного средства спросил про шаровую опору.

– Да вы садитесь, – устало произнес Константиныч, – так что, говорите, у вас случилось?

Я повторил. Уже лаконично и без эмоций. Константин Константинович слушал, кивал, но было видно, что мысли его далеко.

– Да, – протянул он, – знаю, знаю, есть у меня опора. Но толку-то. Поедете, опять влетите, опять полетит, опять попадете сюда или еще куда. Толку-то что ее ставить? Пустое. Суета сует. Как говорится в медицинском анекдоте: «А смысл?»

– Там люди. Пятнадцать человек. Ждут. Надеются. Домой хотят попасть.

Он вздохнул, но не сочувственно, а наверное потому, что не слышу его и не понимаю.

– Ну, как хотите, я сказал, предупредил. В конце концов, вы взрослый человек. Должны отвечать за последствия своих деяний.

Я воспринял это как согласие, стал благодарить.

Константиныч говорил «не за что», печально ухмылялся, и постепенно стало доходить, что не нужна мне шаровая опора, не надо вообще просить и все такое. Что наоборот, надо прочистить уши, мозги, слушать и слышать, что он произносит, наматывать на ус, заглянуть чуть дальше своего носа.

Завгар почувствовал изменение моего настроя, сказал: «Ну, слава Богу, кажется, не зря бил языком!».

В это время дверь распахнулась.

– Здорово, Константиныч! – жизнерадостно прозвучало с порога, и к столу начальника протопал длинный мужичок лет за тридцать, в косухе с никелированными клепками.

Джинсы то цеплялись за казаки, отчего казались короткими, то шмыгали обтрепанными краями по полу. Казаки скрипели. Длинный развернулся и плюхнулся на стул. Железный стул крякнул, но выдержал. Парень глянул на него, улыбнулся, показав дырку вместо зуба, и сказал:

– А стул-то у тебя того, не очень, надо бы подварить. Я моху.

Кого-то он мне напомнил. Кого? Сообразить не получалось. Длинный расплылся в улыбке, и сложилось! Напоминал он мне недоделанного. Самодельные клепки на косухе из кожзаменителя. Такие же клепки, неровно налепленные, на казаках. На руках кожаные перчатки без пальцев. Все то, да не то, так, да не так. Каждое лыко, да не в строку.

– Ты же, Толя, в Сочи укатил? – глянул на него с показушным удивлением завгар. – Не сложилось, что ли?

– Ага, не сложилось. Погнался за длинным рублем. Обещали золотые горы и как всегда надурили, – снова расплылся в улыбке байкер.

– Чего, прикупа не знал, что ли? Надурили? – Константиныч для удобства разглядывания гостя движением морщин сдвинул очки вниз от переносицы.

– Ага! Поселить обещали в гостинице, а согнали всех в общагу. В комнате по десять человек. Платили в три раза меньше, чем обещали. На фига мне такой козе баян. Столько и здесь заработаю запросто. И в своей квартире жить буду. И вообще…

– Это всегда так бывает. Реклама – двигатель прогресса. А я тебе говорил: «Не дергайся, не суетись», – подытожил Константиныч, выдержал паузу и продолжил: – Да все вы не слышите, чего вам говорят. Не слышите. Только себя и слышите, пока жареный петух не клюнет. Глаза мои не видали б всего этого. Чего теперь делать-то думаешь?

– А к себе возьмете? – вставил давно придуманное предложение длинный.

– К себе? А пил зачем? А суетился? Тьфу! – Константиныч в сердцах махнул рукой, вздохнул, покачал головой и снова замолчал.

Константину Константиновичу по виду было, пожалуй, за шестьдесят. Понятно, что работничков он видывал сотни, если не тысячи, и давным-давно знал, как и с кем разговаривать. Вторая пауза затянулась еще дольше первой, и пока длилась, пришелец заметно сжался и притих.

– Так тебе же денег много надо. А у нас с этим не очень.

– Мне надо, чтобы по-честному. Я пить полгода как завязал. Даже там не уговорили. Надо, чтобы снова не запить.

– Бросил – это хорошо. Это правильно, – давил на психику Константиныч.

– Я все моту. И двигатель, и электрику, и на компьютере, и вообще. Сами знаете.

– Да знаю, знаю.

Начальник опять замолчал. Молчал и Анатолий.

– Есть у меня на время одна работа, – как будто вспомнил Константиныч.