Сочинения в трех книгах. Книга третья. Рассказы. Стихи

Оказалось, этот Галимзян, когда вернулся со срочной младшим лейтенантом, устроился в милицию, участковым. Увидел на своем участке молоденькую девицу эффектных форм, ну и завел с ней шашни. Погоны офицерские, прочие блестючки, рассказы про подвиги. Девица сомлела. Поселочек, где они жили, маленький, и родители её скоро обо всем узнали. Приходят к этому самому Белитдинову и говорят: «Или женись, или в тюрьму!». В тюрьму, потому что девчушке четырнадцать лет. У Галимзяна челюсть отвисла: «Как, – говорит, – четырнадцать! Она же мне говорила, что шестнадцать давно стукнуло».

А они ему свидетельство о рождении её показывают. А там – четырнадцать! Короче, еле-еле уговорили председателя сельсовета расписать их. Дело-то подсудное. А чтобы поменьше разговоров было, Белитдинов подальше от родных мест в армию к нам через военкомат призвался. Вот так-то.

– А собственно, к чему это я? – опять задумался Лозанюк. Потом вспомнил и завершил: – Так что ты, Егор Тимофеевич, приглядывай за своим. У нас-то служить ему будет вольно, так чтобы не учудил чего такого или подобного.

– Да, – согласился хозяин, – маленькие дети – маленькие заботы.

– Вот-вот, – поддержал майор. – В настоящей части с этим не побалуешь. Там присмотр серьезный. А тут, например, ты с утра до вечера на работе, жена тоже. Мы на обед ушли. Он домой кого хочешь привести может, ну и так далее. Сам понимаешь.

Егор Тимофеевич покачал головой и согласился:

– Может.

– То-то и оно, – опять продолжил Лозанюк. – В серьезной части оно надежней служить. Ни тебе дедовщины, ни бардака. Все под присмотром.

Хозяин вздохнул и тоже согласился, что в серьезной части надежней служить.

Закусили. Помолчали. Потом Лозанюк как бы самому себе сказал:

– Хотя и в любой части может чего угодно случиться.

Хозяин кивнул. Выпили по чуть. И Лозанюк обратился к Егору:

– Вот ты, Егор Тимофеевич, где служил?

– В танковых. Северо-Кавказский военный округ. – Егор расстегнул рубашку, обнажил плечо и показал майору.

С плеча на Лозанюка наводил пушку тяжелый танк. Под ним по дуге крупными буквами синела надпись «СКВО».

Лозанюк покивал, задумался, как будто хотел чего-то вспомнить, потом махнул рукой и сказал:

– Уважаю. Танкистов сильно уважаю. Своих не бросают. Всегда выручат. Тяжелый, но правильный род войск. Давай за тебя и за танкистов! Чтобы броня была крепка и танки наши быстры.

– А наши люди мужества полны! – поддержал Егор Тимофеевич.

Чокнулись. Выпили.

– Хотя теперь служба не та, – посетовал Лозанюк. – Представляешь, солдаты, первогодки, офицеров не приветствуют. Не отдают честь. Привожу осенью партию наших новобранцев в серьезную часть. Под Москвой. Практически образцовая часть. Иду в штаб полка. Навстречу воин. Мимо движется, проходит как будто меня нет. Честь не отдаёт. В упор не видит. Останавливаю. Спрашиваю, почему не приветствует старшего по званию. А он мне и говорит: «Я курю, а в курилке и столовой не положено приветствовать» и показывает на курилку. А эта самая курилка метрах в пяти. Я ему объясняю про это, а он нет чтобы извиниться и приложить руку к фуражке, ухмыляется и говорит: «Товарищ майор, штаб вон там» и показывает рукой. Практически меня посылает.

– А ты чего?

– Да ничего. Пошел в штаб. Некогда мне с ним было возиться. У меня поезд через час отправлялся, а надо было еще кучу документов оформлять. Ну сказал в штабе дежурному. Тот отмахнулся. Мол, не до того. Сверху очередная проверка едет. Все издерганы, замотаны. Служить некогда. Вот так-то. А я думал – образцовая часть. – Майор вздохнул, подвинулся поближе к хозяину и тихо сказал: – Нету в армии решительных, волевых командиров. Чтобы и службу знали, и спросить с других могли и с себя. И не позволяли ни над воинами глумиться, ни над честью армии. Нету у нынешних воли! Так что, может, твоего действительно лучше вообще отмазать. Чтобы на все это безобразие не глядел. Так что ты отец, сам решай, как быть. Как лучше.

– Да я уже и сам не знаю, Григорий Степаныч, чего лучше, чего хуже. Башка раскалывается от этих мыслей, – выстраданно произнес Егор Тимофеевич.

Лозанюк кивнул.

– Хотя, наверное, лучше, пожалуй, все же отмазать. Решай сам. Только до среды надо решить.

Егор Тимофеевич почесал затылок и снова наполнил рюмки. Лозанюк взял свою, поднялся.

– Ну давай, Егор Тимофеич, на посошок. Давай за сына твоего, за Витька. Парень он вежливый, когда на улице встречает, всегда здоровается. А чем интересуется-то в жизни? Спортом каким занимается или так, по дискотекам?

Егор Тимофеевич приосанился, видно было, что вопрос ему понравился и рассказать про сына есть что.