Сочинения в трех томах. Том 1

— Ты знаешь, этот мексиканец, которого ты лечишь, вовсе не мексиканец, а чилиец. Так говорит миссис Маркл.

— Не все ли равно? Для меня он мексиканец, — равнодушно отозвался Гэбриел. — Уж очень он любит обо всем расспрашивать.

— Опять про нас расспрашивал?.. Про нашу историю?

— Да, хочет знать, что случилось с нами в Голодном лагере. Когда я рассказал ему про бедную Грейс, он просто сам не свой сделался. Задал сразу тысячу вопросов, какая она была да что с нею сталось. А как узнал, что она пропала без вести, то огорчился не меньше нашего. Никогда еще я не встречал человека, Олли, который так интересовался бы чужими бедами. Со стороны можно подумать, что он мучился вместе с нами в Голодном лагере. Про доктора Деварджеса тоже спрашивал.

— А про Филипа спрашивал?

— Нет, — коротко отрезал Гэбриел.

— Гэбриел, — сказала Олли, внезапно меняя тон. — Было бы гораздо лучше, если бы ты не рассказывал чужим людям о нашей истории.

— Почему? — удивленно спросил Гэбриел.

— Потому что об этом лучше молчать, Гэйб, милый, — продолжала девочка, и верхняя губка у нее задрожала. — Мне кажется иногда, что люди нас в чем-то подозревают. Этот мальчик из эмигрантского семейства не захотел водиться со мной. Дочка миссис Маркл сказала, что мы там, в горах, делали что-то нехорошее. А мальчик сказал, что я дрянь… Назвал меня канни… каллибанкой.

— Как он тебя назвал? — спросил Гэбриел.

— Каллибанкой! Он говорит, что мы с тобой…

— Замолчи! — прервал ее Гэбриел, и гневный румянец выступил на его загорелом лице. — Как увижу мальчишку, непременно отлуплю.

— Нет, ты послушай, Гэбриел… — настаивала на своем Олли.

— Пора спать, Олли, а то пол холодный, и ты со своими глупыми разговорами непременно схватишь простуду, — строго сказал Гэбриел. — А дочка миссис Маркл препустая девчонка. Водит тебя по канавам, ты рвешь там платье, а я полночи сижу за починкой.

С этим напутствием Олли направилась за занавеску; Гэбриел же снова принялся за шитье. Нитка у него то запутывалась, то рвалась, и каждый стежок был воображаемой оплеухой, которую он отпускал эмигрантскому мальчишке. Так дело шло, пока снова не раздался голос Олли:

— Послушай, Гэйб!

— Что еще? — в отчаянии спросил Гэбриел, бросая работу.

— Тебе не кажется иногда, что Филип… съел… Грейс?

Гэбриел вскочил и бросился за занавеску. В этот миг дверь тихо отворилась, и в хижину вошел незнакомец. Окинув быстрым взглядом полуосвещенную комнату, он застыл на пороге. Из-за занавески были слышны голоса. Незнакомец помедлил, потом негромко кашлянул.

Гэбриел появился, готовый обрушить свое раздражение на непрошеного гостя, но когда вгляделся в пришельца, то был поражен до крайности. Гость вежливо улыбнулся, прошел, слегка прихрамывая, к стулу, сделал извиняющийся жест и сел.

— Простите меня, но я должен присесть. Вы удивлены, не правда ли? Пять-шесть часов назад вы оставили меня в постели, очень больного. Вы были так добры ко мне, так добры! Вот! А теперь? Теперь я здесь, и что вы можете обо мне подумать? Сошел с ума? Спятил? — Гость вытянул правую руку, растопырил пальцы, пошевелил ими, желая наглядно показать, что может думать Гэбриел о путанице в его голове. Потом снова улыбнулся. — Сейчас я все расскажу по порядку. Час тому назад приходит сообщение. Мне необходимо ехать. Куда? В Мэрисвилл. Сегодня же, сию секунду. Вот! Понимаете? Встаю. Одеваюсь. Ха-ха! У меня есть еще силенка. Я бодрюсь. Но нет. Нет, Виктор, говорю я себе, ты не уедешь отсюда, не пожав на прощанье руку доброму человеку, который ходил за тобой, лечил тебя. Ты сперва попрощаешься с этим благородным великаном, который поставил тебя на ноги. Bueno! Я здесь!

Он протянул Гэбриелу свою худую нервную коричневатую руку; острый взгляд его черных глаз, бродивший по комнате и как бы фиксировавший все мельчайшие детали обстановки, впервые остановился на самом хозяине дома.

— Но ведь вы совсем больны. Вам нельзя было вставать с постели, вы погубите себя, — пробормотал изумленный донельзя Гэбриел.

Пришелец усмехнулся:

— Да? Вы так думаете? Послушайте, что я скажу. Я взял верховую лошадь. Сколько миль будет, по-вашему, до городка, откуда идет дилижанс? Пятнадцать? — Чтобы обозначить это число, он три раза поднял руку с растопыренной пятерней. — Для меня — сущий пустяк. Дилижанс пойдет через два часа. Я поспею к дилижансу. Ха!

Растолковывая все это Гэбриелу и сопровождая свои слова движением руки, отметающим все и всяческие трудности, гость рассматривал тем временем оправленный в старомодную застекленную рамку дагерротип на каминной полочке. Он поднялся с гримасой страдания на лице и, прохромав через всю комнату, снял дагерротип с полки.

— Это кто? — спросил он.

— Грейси, — ответил Гэбриел, светлея лицом. — Она сфотографировалась в тот самый день, когда мы вышли из Сент-Джо.

— А когда это было?

— Шесть лет назад. Ей только что исполнилось четырнадцать, — сказал Гэбриел, беря рамку и любовно поглаживая стекло ладонью. — Во всем Миссури не было тогда девушки красивее ее, — добавил он с гордостью и поглядел на портрет сестры увлажненными глазами. — Что вы скажете?