Сочинения в трех томах. Том 2

Шелестели задеваемые ветки деревьев сау, россыпью обманчивых звезд мелькали керосиновые огоньки на ночных тротуарах. Увидев впереди освещенные окна вокзала, он круто сворачивал и мчался к рынку Донг-суан, в старый город тридцати шести ремесленных улиц. Поневоле сбавив скорость, начинал петлять среди бесконечных лавок, выхватывая на лету фрагменты чужой жизни, рисовавшейся загадочной и лишенной смысла. И это почему-то привлекало его, словно запретный и властно манящий порок. Казалось, что стоит сделать лишь шаг в душный керосиновый мрак уличных лабиринтов, как вокруг сомкнется сладкое забытье. Фюмроль не думал о том, что и без того уже преуспел в неосознанном стремлении обрести нирвану. Разве не была его нынешняя жизнь столь же бесцельной и праздной? Разве воспоминания о прошлом, которые все еще не отпускали его, не казались похожими на запуганные видения задремавшего после сытного обеда жуира? Он не отдавал себе отчета в том, что бежит не от нынешнего полусонного существования, а от подлинных снов, тиранящих его по ночам.

Лицо Колет он забыл окончательно и уже не пытался воссоздать его из отдельных клочков. Однако она все еще снилась ему, принимая самые неожиданные облики, и он плакал по-детски навзрыд, забывая к утру обо всем. Но что-то все-таки оставалось и подсознательно, смутно волновало в течение дня, а к вечеру разрасталось и крепло, как зародыш грядущего кошмара. Во сне его навещали мать и отец, улыбаясь всеведущей улыбкой мертвых. Он рвался к ним всем существом, но что-то мешало, причудливо изменяясь, и он оставался один. Почему-то в его руках оказывался телефон, по которому — он знал это точно — можно вызвать родителей. Наконец-то он мог раз и навсегда узнать, что же с ними случилось и где они пребывают сейчас. Но не успевал он набрать первую цифру, как застопоривался наборный диск. Отчаянно торопясь дозвониться, Фюмроль разбирал аппарат, наугад соединял какие-то проводки и контакты, но ничего не получалось. Томительной памятью прежних снов он знал, что все напрасно и закончится ничем. И вправду — раскалывалось небо над полынной пустошью, шарили прожектора, разноцветные полосы трассирующих пуль со стрекотом впивались прямо в мозг. Фюмроль просыпался в липком поту. Было светло. За окном звенела жестяная завеса цикад. Колесо бытия сделало еще один оборот.

В часы ежевечерних поездок он изъездил город от южных ворот до северных, но так и не понял его. На улице Персикового цвета, где жили красильщики, пытался купить опиум, в Серебряном ряду искал холодное пиво. В очаровательных тупичках у Восточной стены он пропорол камеру и вынужден был оставить автомобиль до утра. Потом вся ханойская полиция искала безымянную улицу, на которой Фюмролю запомнился лишь каменный фонарь. Именно от полицейских он и услышал впервые пленительные названия: Барабанный ряд, улица Вееров и улица Золотых рыбок.

Стремительно накатывали сумерки, пробуждая в душе Фюмроля тревожную тоску. Неожиданно ему мучительно захотелось увидеть лицо Колет. Спрыгнув с постели, на которую еще не был опущен марлевый полог, он нашарил ногой плетеные подошвы с веревочной петлей для большого пальца. Долго сосредоточенно вспоминал, где может находиться портрет.

Рабочий стол, заваленный газетами и грудами нераспечатанной корреспонденции, стоял в углу у окна.

Выдвинув один за другим несколько ящиков, Фюмроль, к своему удивлению, обнаружил, что там кто-то основательно поработал. Бумаги, в том числе и те, которые полагалось хранить в сейфе, были сложены аккуратной стопкой. И это поразило его больше всего. Он хорошо помнил, что кое-как распихивал их по ящикам, едва успев пробежать глазами. Но этого мало! Он мог поклясться, что некоторые письма он видел впервые в жизни. Взять хотя бы это, напечатанное на бланке с японскими иероглифами. Откуда оно?