Сочинения в трех томах. Том 2

Вдруг поняв, что это, он испугался и остановился на мгновение, не зная, что делать со своей добычей. Но те волновались за калиткой и совещались. Тогда, опасаясь, что проснется Добрек, он спрятал свою добычу на груди под пиджаком, причем заглушил его крики шариком, скатанным из носового платка, и поспешно поднялся на третий этаж.

— Возьми, — сказал он Виктории, которая вскочила с постели. — Я привел непобедимого предводителя наших врагов, Геркулеса этой шайки. Есть у тебя соска?

Он посадил в кресло шести или семилетнего ребенка, одетого в серенькое трико, с такой же шапочкой на голове, прелестное и бледное личико которого и испуганные глаза были залиты слезами.

— Где ты его взял? — спросила изумленная Виктория.

— На лестнице, он выходил из комнаты Добрека, — ответил Люпен, тщетно ощупывая его трико в надежде, что ребенок унес из комнаты какую-нибудь добычу.

Виктория растрогалась:

— Бедный ангелочек! Посмотри… он старается не кричать… Иисус-Мария, его ручки как лед. Не бойся, малютка, тебе не сделают ничего плохого… этот господин не злой.

— Нет, — сказал Люпен, — ни капельки не злой; но есть другой злой господин, который проснется, если там будут продолжать этот шум у вестибюля. Ты слышишь, Виктория?

— Ну? — прошептала Виктория, сразу испугавшись.

— А так как я не хочу попасться в западню, я бегу без оглядки. Идешь, Геркулес?

Он завернул ребенка в шерстяное одеяло так, что виднелась одна только голова, заткнул ему хорошенько рот и просил Викторию привязать его к своей спине.

— Ты видишь, Геркулес, я смеюсь над ними. Ты увидишь людей, которые в три часа ночи выкидывают ловкие штуки. Ну-с, полетим. У тебя не бывает головокружений?

Он перебросил ногу через окно и встал на перекладину своей веревочной лестницы. В одну секунду он спустился в сад.

Он все время слышал удары в дверь вестибюля. Удивительно, что Добрек не просыпался от такого сильного шума.

«Если я не наведу порядка, они все испортят», — подумал Люпен.

Остановившись на углу, он измерил расстояние, которое его отделяло от калитки. Она была открыта. Справа он видел подъезд, на котором двигались люди; слева — домик привратницы.

Эта женщина вышла из своего помещения и, стоя возле подъезда, умоляла:

— Замолчите, замолчите же! Он придет.

— Ага, прекрасно. Эта милая женщина служит также и им. Как ловко она это совмещает.

Он бросился к ней и, схватив за шиворот, сказал:

— Объясни им, что ребенок у меня… Пусть придут за ним ко мне, на улицу Шатобриан.

Недалеко на бульваре Люпен нашел таксомотор, который, должно быть, был нанят шайкой. Спокойно, так как если бы он был членом этой шайки, он сел в автомобиль и велел ехать к себе.

— Ну, тебя не очень трясло? — спросил он ребенка. — Не хочешь ли переночевать у нового дяди?

Ахил спал. Он сам приласкал мальчика и уложил его спать.

Ребенок как будто забылся. Его маленькое личико было проникнуто каким-то выражением суровости, в котором были одновременно и страх, и желание подавить его, желание кричать и жалостное усилие держаться от крика.

— Плачь, крошка, — сказал Люпен, — тебе легче станет.

Ребенок не плакал, но голос Люпена был так мягок и так доброжелателен, что он успокоился немножко, и в его глазах и устах Люпен уловил нечто знакомое, какое-то неуловимое сходство.

Это подтвердило некоторые его наблюдения. Факты связывались сами собой. На самом деле он не ошибся. Положение резко изменилось, и он был недалек от истинного направления. Тогда…

Резкий звонок, потом еще два.

— Вот твоя мать пришла за тобой, — сказал Люпен. — Не шевелись.

Он побежал к двери и открыл ее.

Женщина ворвалась, точно безумная.

— Мой мальчик, — воскликнула она, — где мой мальчик?

— У меня в комнате, — сказал Люпен.

Ничего не спрашивая, она, как будто весь путь ей был давно знаком, направилась в комнату.

— Молодая дама с седыми волосами, — пробормотал Люпен, — друг и недруг Добрека; это как раз то, что я думал.

Он подошел к окну и поднял занавес. Два человека ходили по противоположному тротуару: то были Гроньяр и Балу.

— Они не скрываются, — прибавил он. — Хороший признак. Они считают, что не обойдутся без меня и что надо подчиниться патрону. Остается еще прекрасная седая дама. Это дело потруднее.

Он нашел сына в объятиях матери, которая с беспокойными и мокрыми от слез глазами говорила:

— У тебя ничего не болит? Ты уверен? Как ты боялся, должно быть, бедняжка!

— Бойкий молодой человек, — заявил Люпен.

Она, ничего не ответив, ощупывала его трико так, как это делал раньше Люпен, должно быть, для того, чтобы убедиться, удалась ли ему его ночная миссия, и спросила его о чем-то шепотом.

— Нет, мама… Уверяю тебя, что нет, — сказал ребенок.

Она приласкала и поцеловала его, и ребенок, измученный усталостью и волнением, скоро заснул. Она долго сидела, наклонившись над ним. Она сама казалась очень усталой и нуждалась в отдыхе.